– Пойдем, мам. Оставь. Лейла уберет.

Не то чтобы я против убрать со стола, но не могу не подивиться тому, какой же Адиль… Даже правильного слова не могу для него подобрать. По итогу счет между нами по-прежнему равный. Адиль сыграл против меня моим же оружием.

Они покидают кухню, оставляя меня с горкой недоеденных бутербродов и недопитым чаем. К своему Адиль едва ли прикоснулся.

– А Лейла где спать ляжет? – слышится озабоченное из глубины квартиры.

И следом:

– Не переживай. Что-нибудь придумаем.

Я домываю посуду, когда Адиль возвращается. Волна его взгляда ударяет в спину, заставляя вздрогнуть и неловко выронить мыльную губку.

– Поешь бутерброды, – не оборачиваясь предлагаю я, подставляя дрожащую кружку под струю воды. – Тоже, наверное, голодный.

Почти не сомневаюсь, что он проигнорирует мое предложение, несмотря на то что возражения не следует.

– О чем ты хотела поговорить?

Я выключаю воду, смахиваю тряпкой лужицы на столешнице и только потом поворачиваюсь к нему. Адиль стоит возле противоположной стены, по привычке засунув руки в карманы. По его лицу и не скажешь, что он заинтересован или чего-то ждет. В умении демонстрировать невозмутимость на грани равнодушия ему нет равных.

– Давно это у нее? – понизив голос, спрашиваю я. – Что вообще врачи говорят?

– Говорят, что ей нужен уход и что нужно пить таблетки.

– Тебе одному тяжело будет справиться. Ей нужен постоянный присмотр.

– Я в курсе.

– Я могу попробовать поискать сиделку… Поспрашивать у себя на работе.

Говорю и осекаюсь. Сиделка даже на полдня – удовольствие не из дешевых. Откуда мне знать, может ли Адиль себе это позволить.

– Здесь была одна тупорылая, которая дозировку лекарств перепутала. У матери чуть сердце не остановилось.

По тому, как наливается чернотой его взгляд, я понимаю, что Адиль все еще в бешенстве. Здесь я полностью на его стороне. Даже думать не хочу о последствиях подобной халатности.

– Она хотя бы живая отсюда ушла? – пытаюсь пошутить я, чтобы немного разрядить обстановку.

– Пендалями спустил с лестницы, – звучит без толики юмора.

Ко мне возвращается забытое желание тряхнуть Адиля за плечи, чтобы заставить смотреть на меня с живым интересом. Он будто огражден невидимым стеклянным колпаком, через который невозможно пробиться. Отвечает так, будто погружен в собственные мысли и мы с ним едва знакомы.

– В общем, спрошу, – заключая я и, помявшись, спрашиваю: – Ты здесь остановился, я так понимаю?

Адиль кивает. Как же с ним непросто! Но сейчас не получается его обвинять. Я выйду за дверь и вернусь в нормальную жизнь, а ему в одиночку придется нести это бремя.

– А у меня отец здесь живет, – говорю я ни к чему. – Я его раз в пару месяцев навещаю.

Еще один кивок, означающий, что Адиль до сих пор помнит. Мы как-то приходили с ним сюда. Он тогда едва не разбил отцу лицо, потому что тот, будучи в подпитии, обозвал меня малолетней шалавой.

– Он больше не пьет, – зачем-то добавляю я. – Почти. Странно, да, что он и твоя мать теперь живут в одном доме и в одном подъезде?

Адиль переставляет ноги и глубже засовывает руки в карманы.

– Совпадение.

Я чувствую, что на этом все. Вымучивать разговор можно еще долго, но стоит ли оно того? Про себя решаю, что попрошу у заведующего отделением контакт хорошего невролога и разыщу надежную сиделку. Если уж Адиль пригласил одну, значит, деньги у него есть.

– Ладно, я пойду. – Забираю со стола телефон и, не удержавшись, снова смотрю на Адиля. – Уточню по поводу врача и скину тебе контакт… В этом деле лучше иметь мнения нескольких специалистов. Могу передать через Робсона. У меня ведь нет твоего номера.