Но как только санитары скорой перебросили его из машины на инвалидное кресло, и Лидия Сергеевна завезла его внутрь, в приемную, Петр Иванович пожалел, что не выбрал другую больницу, ту, что ближе к дому. Пока Лидия Сергеевна бегала по регистратурам, оформляя мужа, Петр Иванович вжался головой внутрь капюшона своего спортивного костюма так, что только заостренный нос выглядывал из полумрака этого ненадежного укрытия.

Сутра уже было полно народу. Свалка, суматоха, галдеж, возня, люди с перепуганными вытаращенными глазами пытались пристроить своих, а те с несчастным видом лежали на каталках вдоль стен, сидели, стояли, часто в верхней одежде; чуть поодаль, по стенам стояли каталки, застеленные лежалым постельным бельем, на них лежали и сидели те, кому определили лечиться прямо здесь, без церемоний, в полумраке коридора, – старухи в халатах или помятые мужики, по виду пьющие, может даже бездомные, кто их знает.

Петр Иванович не хотел их всех видеть, не хотел принадлежать к их числу. Воображение рисовало самые мерзкие картины. Ему представлялось, как некоторые из них, корчащиеся от боли, ждущие в общем скопище при въезде, где холодный уличный воздух плохо перемешивается с удушливым, теплым, идущим из глубины, образуя своеобразный коктейль, как эти люди, оставленные и забытые, возможно, умирают здесь, в агонии, при входе, в струях холодно-теплого воздуха.

Ему хотелось немедленно сбежать отсюда. Когда вернулась Лидия Сергеевна, испуганная и взвинченная, как и все здесь, он робко попросил:

– Лида, может, в другое место куда-нибудь? Что-то так народу много, не продохнуть.

– Сиди уж, доездился, – прошипела Лидия Сергеевна.

– А вдруг только в коридоре места? Я в коридоре лежать не стану!

– Никто тебя в коридоре не собирается оставлять. Есть места в палатах. Сейчас туда поедем.

– Только, Лида, пожалуйста, платную, поприличнее… – узнав, что в коридоре его класть не будут, Петр Иванович стал торговаться.

– Да, платную, куда же еще, – хмуро произнесла Лидия Сергеевна.

– Если не платную, то уезжаем!

– Хватит уже! – разозлилась Лидия Сергеевна. – Какая будет. Некогда по городу носиться. Ничего страшного не случится, если и здесь день-другой полежишь, для начала.

Петр Иванович притих. Было очевидно, что виноват во всем происходящем именно он – напортачил, дотянул резину, пока не лопнула.

– Тебя как экстренного взяли, так что сейчас поедем наверх, на седьмой этаж, – сказала Лидия Сергеевна. – Сиди, я схожу постоянный пропуск себе выпишу.

«Господи!– думал Петр Иванович. – Ну почему все так? Почему оказалась именно эта больница? Жуткое место. Даже районные поликлиники более обустроены, чем эта. А понаписали-то: старейшая больница, одна из лучших в городе… когда-то, может, и была, только не теперь. Безусловно – мизерное финансирование, безусловно – повальное воровство! Место, которое должно быть олицетворением чистоты, стерильности, здоровья, выглядит как… (Петр Иванович не смог подобрать сравнение). Каково – при общей подавленности больного человека видеть вдобавок всю эту разруху, неухоженность, эту махровую совдепию! Вот она – в очередной раз, пожалуйста, – сущность русской натуры, когда все сделано спустя рукава, тяп-ляп, без души, без желания, погаже, точно назло тем, кому станется всем этим пользоваться, с желанием унизить и тех, кто пришел сюда за помощью, и тех, которым в этих стенах приходится эту помощь оказывать… Пусть и те и другие знают, кто они есть на самом деле – дерьмо! Сидите и не вякайте, раз приперлись…»

Так обдумывал увиденное Петр Иванович, пока его везли наверх в отделение, и думы его не были беспочвенны. Когда грузовой огромный лифт, на котором они ехали, остановился на седьмом этаже и тяжело раскрыл двери, они (он в инвалидном кресле, с собранной впопыхах спортивной сумкой на коленях, жена сзади, толкая) очутились на широкой площадке нейрохирургического отделения, наполовину погруженной в тамбурный туман сигаретного дыма.