– Из высшего учения школы для Праведниц

Не помню, когда колокол умолк. Я сидела на деревянном крыльце нашего дома и вытирала слезы. Мягкое место горело огнем. Вся семья зашла внутрь, а я отдалась в плен осенней прохладе, не вытерпев общего неловкого молчания.

Бдительное око Верховного Владыки, это величественное светило, вздымалось вдали над низинами, взгорьями и городами, за которыми раскинулся морской простор. Угрюмый серый мир обрастал оттенками посветлее.

Шмыгнув носом, я приобняла себя за плечи. Зябко. Унять бы дрожь…

За спиной раздались шаги, и знакомо скрипнула дверь. С момента отцовской порки я ни словом не удостоила родных. Рядом со мной на крыльцо присел Фредерик, нескладно подломив ноги-оглобли.

– Чего пришел? – буркнула я.

Он пожал плечами.

– Мама проведать велела. Она бы и сама пришла, да Том после сегодняшнего не в духе.

Лямки у него теперь были надеты как надо, вылинявшая белая рубаха заправлена в штаны.

– Зря ты, конечно, ляпнула.

– Спасибо.

Он улыбнулся. Не смог удержаться – как всегда.

– Как думаешь, это все правда?

– Что правда?

Я показала на сияющее солнце.

– Правда – это глаз Верховного Владыки?

– Тише ты! – испуганно шикнул брат.

– Что такого? Услышать он нас не услышит!

– Да не Владыку твоего я боюсь! – Фредерик оглянулся через плечо на незакрытую дверь, будто оттуда сейчас выскочит, как демон, взбешенный отец. Пронесло… однако теперь брат перешел на полушепот.

– В сказки, сестренка, я, может, и не верю, а вот что отец спустит с нас шкуру – еще как.

– Так, значит, не веришь в око?

– Верю, не верю – неважно. Важно, во что верит отец, и мне этого предостаточно. Лучше мотай на ус, да поскорее.

Он похлопал меня по коленке и встал.

Фредерик, конечно, прав. У меня перед глазами встало бешеное отцовское лицо, когда он завелся утром. Глаза не просто пылали огнем – в них был страх. Я всего раз видела его таким, застав как-то в хлеву среди коз. Он хлестал себя плетью, и между ударами я разобрала слова «забудь Семя» – их он повторял надсадным стоном. Кожаные плетки стегали его исполосованную спину, раз за разом мучительно впиваясь в плоть алеющими кончиками. Он как будто нарочно забивал ненавистное имя себе под кожу – так мне казалось.

В душе я жалела, что напомнила ему о забытом Семени. О том, кого не называют. Даже думать о нем грешно – но как можно не думать?

За спиной опять скрипнула дверь, и я обернулась. Теперь ко мне вышел Бен. Я насухо вытерла лицо и шмыгнула носом в последний раз.

– Досталось тебе из-за меня? – трогательно посочувствовал он.

– Нет-нет, ты что. Я сама ляпнула глупость. Ты не виноват.

Бен кивнул и оперся спиной о дверь. Он еще ласковее сказал:

– Отец велел тебе сходить за водой.

Что ж, раз велено, надо идти. Собравшись с духом, я заставила себя как можно теплее улыбнуться.

– Спасибо.

Солнце вернуло миру краски. Птицы с щебетом слетали с крон, передо мной пожужжали дружным дуэтом и устремились прочь стрекозы.

Путь к колодцу вел по косогору, где почти никто, кроме нас, не ходил. Мы жили на отшибе, в стороне от трактов. Над землей до сих пор висел запах позавчерашнего ночного дождя, и раскисшая тропа еще не успела высохнуть. Оставалось лишь подобрать заляпанный подол коричневого платья и шагать по грязи боком.

Я подняла глаза к солнцу. Вот бы отец сегодня отпустил погулять с друзьями – но как к нему подступиться? С извинениями или вообще улизнуть наудачу?

Хватятся меня нескоро: все самые изнурительные хлопоты по хозяйству обычно брал на себя Фредерик, любимый первенец, которому отец уделял почти все внимание, – даром что и в Бене тоже понемногу просыпался труженик. Я с досадой пнула с тропы несчастный камушек.