– Но это же совсем другое, – Павел отвернулся к стене. – При чем здесь я?

– А ты когда в последний раз навещал родителей? Когда девушку целовал? Когда в лес ездил? А помнишь ли ты, как пахнет сирень в мае? Как утренняя роса холодит босые ноги? Как поет соловей на рассвете? Что ты видел в своей жизни, кроме формул, задач, теорем, доказательств? Где ты бывал, кроме форумов, конференций, презентаций и лекций? Что ты вообще знаешь о жизни, кроме математических выкладок и бесконечной гонки за призрачными открытиями? Ничего! Ты позабыл настоящую жизнь. Потерял ее вкус. Выключил себя из нормального жизненного русла! Стал математическим сухарем, молодым стариком, телом без души. Душа твоя, Павел, высохла. Поэтому жизненная энергия утекла.

– Ой, какая чушь, – поморщился Павел. – Глупость все это… Фу! Бред сумасшедшего!

– Может, и бред, – Агафья спокойно пожала плечами, – но без моих трав, молитв и ночных бдений ты сейчас бы лежал, как овощ. Помнишь, как не мог ни рукой, ни ногой пошевелить? А отчего это, спрашивается? Не задумывался? Врачи ведь ничего не находили у тебя, а ты все лежал и лежал без движения! Но Бог милостив, он просто показал тебе, дал понять, что не той дорогой ты идешь. В жизни есть много прекрасного, о чем ты даже не подозреваешь и не догадываешься. Вот жизнь… Там, за окном, она настоящая, живая, со своими проблемами и горестями, радостями и удачами. Трудная, но полноценная. Никто ведь не говорит, что это плохо – заниматься наукой. Никто не заставляет тебя бросать математику. Но нельзя так погружаться, отдаваться всецело, лишать себя счастья. Чтобы полностью исцелиться, восстановиться, тебе, Павел, надо на время отвлечься. Вот о чем речь. Отдохнуть необходимо. Силы потерянные накопить, ощутить дух земли, энергией напитаться. Возродиться. Обновиться. А потом сам решишь, что делать дальше. Бог тебе подскажет.

Мужчина прикусил губы, чтобы не расхохотаться, но все же, не сдержавшись, улыбнулся.

– Агафья, я благодарен тебе за твои усилия, но, прости за откровенность, слова твои напоминают мне каменный век. Это полный абсурд, вздор. Сейчас двадцать первый век, а ты несешь какую-то несуразицу, словно мы лет на двести назад перенеслись. Твои допотопные разговоры вызывают у меня только изжогу. Хватит выдумывать. У меня просто было переутомление. Вот и все.

– Ну, что ж, – Травница, перекрестившись, грустно поглядела на него. – Как говорится, хозяин – барин, тебе решать, насильно же мил не будешь. Но помни: у всего есть свои границы, пределы, возможности. И у здоровья тоже, оно не бесконечно. Помни, Павел: кому много дано, с того много спросится. Береги себя. Подумай над моими словами. Крепко подумай.

Через день Агафья уехала. На прощание, войдя в комнату Павла, она вдруг улыбнулась, поправила свой вечный платок.

– Уезжаю я. Все, что могла, сделала. Не вставай. Не благодари. Денег я не беру за лечение. Хороший ты человек, светлый. Твое восстановление будет лучшей наградой для меня. Помни мои слова. И вот… – она положила на тумбочку клочок бумаги. – Здесь мой адрес. Нужна будет помощь, только попроси.

Агафья молча перекрестила мужчину и, низко поклонившись, быстро вышла, осторожно прикрыв за собой двери.

Павел, сам не понимая почему, долго-долго смотрел на закрывшуюся дверь, словно ожидая, что она вернется. Но Агафья так и не появилась, зато силы стали прибывать. За три недели он так окреп, что не просто поднялся на ноги, но и стал выходить из дома, гулять, даже пару раз съездил на кафедру. Врачи, знакомые и коллеги только диву давались, глядя на него.