Присели отдохнуть.

– Анюта, что же ты молчишь? О чём думаешь?

– О чём думаю? – переспросила она. – Разве можно здесь думать о чём-то, как не о Лермонтове, о Пушкине.

«Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит её рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни тёмной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю – за что не знаю сам –

Её степей холодное молчанье,

Её лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек её подобные морям…

Просёлочным путём люблю скакать в телеге,

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень;

Люблю дымок спалённой жнивы,

В степи ночующий обоз,

И на холме средь жёлтой нивы

Чету белеющих берёз.

С отрадой многим незнакомой

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.»

Когда Анна закончила читать, Игорь пристально поглядел на неё.

«Не робей, краса молодая,

Хоть со мной наедине;

Стыд ненужный отгоняя,

Подойди – дай руку мне.

Не тепла твоя светлица,

Не мягка постель твоя,

Но к устам твоим, девица,

Я прильну – согреюсь я.

От нескромного невежды

Занавесь окно платком;

Ну, – скидай свои одежды,

Не упрямься, мы вдвоём;

На пирах, за полной чашей

Я клянусь, не расскажу

О взаимной страсти нашей,

Так скорее ж… я дрожу. –

О! Как полны, как прекрасны

Груди жаркие твои,

Как румяны, сладострастны

Пред мгновением любви;

Вот и маленькая ножка,

Вот и круглый гибкий стан,

Под сорочкой лишь немножко

Прячешь ты свой талисман;

Перед тем, чтобы лишиться

Непорочности своей,

Так невинна ты, что мнится,

Я, любя тебя, – злодей.

Взор, склонённый на колена,

Будто молит пощадить;

Но ужасным, друг мой лона

Миг один не может быть.

Полон сладких взор питаю свой;

Ты сама, горя желаньем,

Призовёшь меня рукой;

И тогда душа забудет

Всё что в муку ей дано,

И от счастья нас разбудит

Истощение одно.»

Анна закусила нижнюю губу, и слегка покраснев, опустила глаза.

– Игорёк, кто тебе ещё нравится из поэтов?

– Пушкин.

– И мне.

– Есенин.

– Мне тоже.

– Высоцкий.

– И мне. Я ещё люблю Тушнову и Гамзатова. Тебе они нравятся?

– Нравятся.

Игорёк взял травинку в рот.

– А Маяковского я не люблю, – он улыбнулся.

– Я тоже его не люблю.

– Дядя Игорёк, – к сидевшим подошёл Вадик, – вот мы видели Лермонтовскую галерею. А, есть ещё Пушкинская галерея?

– Да, есть. Только она находится в Железноводске. Тоже очень красивая. Почти такая, как наша, Лермонтовская. Внутри каждой галереи – большой зал с бюстом поэтов. В галереях собираются, чтобы услышать лекцию, стихи, здесь проводят тематические вечера. Интеллигенция знакомится и общается между собой.

– Ага, Лёша! Я же говорил тебе, что есть и Пушкинская галерея. А, ты спорил, – оборачиваясь к подошедшему мальчику сказал Вадим.

Дети, разрешив спор, вновь увлеклись игрой среди высоких акаций, елей, раскинувшихся каштанов.

– Анюта, машина, на которой приехали, ваша?

– Папина. Он купил её этой зимой. У нас совпал отпуск. Мы решили взять моих детей и детей брата и провести это время на море. Завтра уже будем в пути.

– Твоя мама сказала, что вы поедите в Грузию. Почему именно туда?

– Да, в Грузию, в город Поти. Раньше мы жили там. У родителей осталось много друзей, знакомых. Я тогда была ещё девчонкой, школьницей.

– Ты и сейчас, как девчонка, Анюта. Не верится, что эти двое ребят – твои сыновья.

Анна встала.

– Пойдём.

Он тоже поднялся, позвал детей.

Ещё один щелчок фотоаппарата и Анна запечатлела Игорька в окружении детей, со смеющимся Сашкой у него на плечах. За ними – раскинувшийся, цветущий Пятигорск.