Постепенно звук стал отчетливее, обретая акустическую форму. Он напоминал статический шум, помехи в старом радиоприемнике, пойманные между станциями. Шипение, легкий треск, пульсирующий гул. Но сквозь это монотонное звуковое марево начали проступать иные ноты. Что-то похожее на голоса. Или на один голос, искаженный до неузнаваемости. Он был лишен интонаций, почти механический, и говорил обрывками, словно на совершенно незнакомом, гортанном языке, полном щелкающих и шелестящих согласных. Звуки то складывались в подобие слов, то снова распадались в хаотичный шум.

Лили села на кровати, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Она всматривалась в стену, в бледные узоры обоев, словно пытаясь увидеть источник звука сквозь них. Стена была обычной, неподвижной. Но звук шел именно оттуда, из её недр, из скрытой пустоты конструкций. Он был настойчивым, монотонным, проникающим под кожу.

Страх подступил к горлу – иррациональный, липкий. Этот звук был чужим в её комнате, в её доме. Он был неправильным. Старые дома иногда скрипят, трубы гудят, ветер завывает в дымоходе – она пыталась найти простое, бытовое объяснение. Но это было не то. Звук не был похож ни на что знакомое. В нем была какая-то чужеродная осмысленность, словно кто-то или что-то вело свой непонятный разговор там, в темноте, за тонкой преградой стены.

Она натянула одеяло до подбородка, пытаясь спрятаться, отгородиться. Но звук не исчезал. Он стал тише, но теперь казалось, что он звучит не только из стены, но и у неё в голове, как навязчивая, непонятная мелодия. Шёпот из пустоты. Он был еще одним странным элементом в череде последних событий, еще одной трещиной на гладкой поверхности их жизни, из которой теперь сочился этот необъяснимый, тревожный звук, предвещая, что тишина в их доме больше никогда не будет прежней.

Часть 5

Шёпот в стене стал почти привычным ночным спутником Лили – пугающим, но предсказуемым в своей иррациональности. Днем же жизнь текла своим чередом: солнце палило, газон зеленел, Майкл стриг, Эмили молчала. Но вскоре произошло то, что пробило брешь в этой хрупкой плотине повседневности и выпустило наружу холодный поток настоящего страха.

Пропала Тень.

Черная, как разлитые чернила, кошка Лили, существо столь же неуловимое и загадочное, как и её имя. Тень не была ласковой в обычном понимании – она редко мурлыкала, не любила сидеть на руках, но её тихое присутствие было неотъемлемой частью дома. Она появлялась и исчезала с призрачной грацией, материализуясь из полумрака коридора или из густых зарослей сирени под окном Лили. Её зеленые, как фосфоресцирующие осколки стекла, глаза следили за миром с невозмутимым спокойствием существа, знающего больше, чем показывает. Для Лили она была не просто питомцем, а молчаливым конфидентом, единственным в этом доме, кто, казалось, не был захвачен паутиной лжи и недомолвок.

Сначала её отсутствия не заметили. Тень часто уходила на несколько часов, исследуя свои кошачьи владения – соседские дворы, заросли за домом, примыкающий к участку лес. Но когда прошел день, а потом и вечер, а миска с молоком на кухне осталась нетронутой, Лили забеспокоилась. Она обошла весь дом, заглядывая под кровати, в шкафы, в любимые укромные уголки Тени. Пусто.

– Мама, ты не видела Тень? – спросила она у Эмили, сидевшей с книгой в гостиной.

Эмили подняла голову, в её глазах отразилась тревога дочери.

– Нет, милая. Может, загулялась? Вернется. – Но в её голосе не было уверенности.

Лили позвала кошку с крыльца, её голос дрожал и терялся в густом вечернем воздухе. Она обошла дом кругом, заглядывая под кусты, под машину Майкла, стоящую на подъездной дорожке. Тишина. Лишь назойливый стрекот цикад и тяжелый запах перегретых цветов.