Однажды Эмили, пытаясь наладить хоть какой-то диалог, нарушить эту стену отчуждения, спросила его с деланным любопытством, почему он так внезапно и страстно полюбил именно этот странный кофе.

Он как раз сделал медленный глоток из своей любимой чашки, на мгновение прикрыв глаза, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям или ожидая какого-то особого эффекта.

– Только этот вкус… настоящий, – сказал он тихо, почти благоговейно, не открывая глаз. – Все остальное… просто суррогат. Дешевая подделка. Отрава.

– Подделка? – искренне удивилась Эмили. – Но это же просто кофе, Майкл. Зерна как зерна.

Он открыл глаза и посмотрел на нее своим новым, странным, отстраненным взглядом, в котором сквозило снисходительное сожаление к её наивности.

– Ты не понимаешь, Эмили. Дело не только в кофе. Весь этот ваш мир вокруг – подделка. Сплошная иллюзия. Фальшивка. Пластиковые улыбки, силиконовые тела, фальшивые новости по телевизору, пустые обещания политиков… Люди пьют поддельный кофе из бумажных стаканчиков, смотрят поддельные фальшивые фильмы, проживают поддельную, бессмысленную жизнь. Они настолько привыкли к этому, что даже не замечают подмены. Они разучились отличать настоящее от суррогата. – Он снова сделал медленный, осмысленный глоток. – А этот кофе… он настоящий. Он пробуждает. Он помогает видеть вещи… такими, какие они есть на самом деле. Без прикрас. Без иллюзий.

Его слова звучали претенциозно, высокомерно, почти бредово. Но в его голосе была такая неподдельная, почти фанатичная убежденность, что Эмили стало по-настоящему не по себе. Его необъяснимая одержимость этим экзотическим, горьким кофе была не просто невинным гастрономическим капризом. Это была еще одна уродливая грань его новой философии, его тотального отчуждения от всего привычного мира. Весь мир – подделка, иллюзия, матрица, из которой нужно срочно бежать, от которой нужно прятаться глубоко под землей. И только он, Майкл Грейвс, пьющий «настоящий» черный кофе, способен видеть истину и знает путь к спасению. Это была еще одна, на первый взгляд незначительная, но очень показательная деталь его личного, персонального апокалипсиса. Он отвергал не только общество, не только свою семью, он отвергал даже такие простые, базовые вещи, как обычный кофе из супермаркета, видя в них часть глобального заговора, вселенского обмана, от которого он так усердно строил свое мрачное подземное убежище. Его глубокий экзистенциальный кризис нашел неожиданный выход в чашке обжигающе горького, смолянисто-черного, «настоящего» кофе, тайно привезенного издалека, из того самого «фальшивого» мира, который он так сильно презирал и боялся одновременно.

Часть 8

К большим страхам, мрачным открытиям и необъяснимым странностям в поведении Майкла добавились и мелкие, но крайне назойливые и тревожные пропажи. Вещи начали необъяснимо исчезать из дома. Не крупные или особенно ценные в денежном эквиваленте, а скорее те, что имели сентиментальную ценность, те, что были немыми носителями воспоминаний, драгоценными осколками их прежней, теперь уже такой далекой, нормальной жизни.

Сначала пропала старая картонная коробка из-под обуви, битком набитая старыми семейными фотографиями, которая всегда стояла на верхней полке книжного шкафа в гостиной. Там были бесценные снимки их свадьбы, первых лет совместной жизни, Лили – совсем крошечной, пухлой, делающей первые неуверенные шаги, заливисто смеющейся на качелях в городском парке. Эмили обнаружила пропажу совершенно случайно, когда искала наверху что-то другое. Коробки просто не было на её привычном месте. Она спросила Майкла, стараясь не выдать своего беспокойства. Он, как обычно, пожал плечами.