— Мы развелись, ты же знаешь. Но я всё равно считаю…

— А мне срать, что ты и как ты там считаешь! — откинулся на спинку стула и закурил, даже не поднимая глаз. — На хуй иди со своими причитаниями, лекциями и моралями. А требовать ты будешь талон в районной поликлинике, если ещё раз сунешься в мои дела. Ферштейн?

Давид застыл. Дернулся от матерных слов, которых терпеть не мог, но проглотил. Боялся обернуться, чтобы я в глаза его не смог заглянуть. А мне не нужно было. Я его с детства знаю. Таких нужно держать на виду, в строгаче, и пугать постоянно. Вот и сейчас он дрожит, а сам на прислугу косится, что стала свидетелем его позора. Эх, зря не приезжал, прав был Ярик, тут целый спектакль. Одни только высокопарные монологи чего стоят.

Да нет, не было у меня ненависти к брату. Принятие, смирение. Терпел. Мы его с Яриком не гасили, не били, относились, как к Маугли. Вот только я терпеть не могу, когда на меня смотрят свысока, не имея на то оснований.

— Так, вроде, и ты решил жениться? — этот смертник всё не унимался. Стал ко мне спиной, смотря в даль бесконечно-белого снежного полотна. — И снова Куликовы… Ты, наверное, не знаешь, но спёкся ваш мануфактурщик. Пустой, как барабан. А вот для чего тебе это, Пётр? Свое имя ты уже увековечил, тебя боятся, уважают, трепещут. Часть политиков кормится с твоей ладони, как воробушки, а другая часть мечтает. Ну, так зачем тебе все это? Или, быть может, в этой «сделке» нет делового контекста? Быть может, у тебя появилось сердце?

— Не твоего умишка дело, Давид. Не твоего, — встал, бросил салфетку и махнул охраннику, что топтался за дверью — Вещи соберите, сегодня я буду ночевать у себя дома…

10. Глава 9

Глава 9

Арина

Ноги промокли насквозь. Смотрела на развалившуюся замшу ботинок и рыдала в голос. Брела по узкой тропинке между гаражами и завывала. Мне было плохо, больно, холодно и до ужаса обидно. С каждым днём эйфория свободной жизни таяла, уступая место реальности.

— Куликова! — вопль менеджера кофейни до сих пор стоит в ушах. — Ты уволена!

— Павел Геннадьевич, почему? — стиснула челюсть и застыла у порога, преграждая путь начальнику. Он пыхтел, рассыпал искры ярости, пытаясь испепелить меня взглядом. А я этого уже насмотрелась… За месяц меня уволили из семи мест! Из семи! Ресторан, кафе, кофейня в торговом центре, пиццерия, шаурмичная на вокзале, курьерская доставка! Меня отовсюду выписывали традиционно на третий день… А сегодня это все так осточертело, что я даже с места не сдвинулась. — Почему? Я не опаздывала, не грубила, чаевые в карман не складывала. Так что случилось?

— Куликова, мне проблемы не нужны, — вдруг зашептал менеджер, озираясь по сторонам, будто за нами могло следить ФСБ. — Убирайся, чтобы духа твоего не было. Пожалей людей, что здесь работают. Они все студенты, пошедшие работать не назло богатому папке, а потому что жрать что-то нужно. А у меня, Куликова, трое детей! Трое! Пожалей их…

— Вам сказали меня уволить? — догадка вспыхнула в сердце угольком. Черт! Почему я об этом раньше не подумала? Почему?

— Убирайся! Немедленно! — он вскинул руку и вложил мне в ладонь мятую банкноту. — Это все, что я могу для тебя сделать.

Я до сих пор сжимала эту тысячу, ощущая, как бумага размокает от испарины. Меня будто парализовало. Двигалась как робот, перла по сугробам, только бы добраться до дома.

Взметнула на второй этаж, открыла дверь и ввалилась в тепло квартиры. И запах сырости, и сушеная смородина стали такими родными, уютными.

— Ариш? — шмыгающая носом Света вышла в коридор и захлопала глазами. — Раздевайся немедленно. Что с твоими ботинками? Ты что, так шла? Почему не позвонила? Я бы принесла тебе на станцию обувь.