Иду к родительской спальне, дергаю ручку двери: заперто.

– Мама, открой, пойдем ужинать. Ну, его, Тавади! Нам и вдвоем хорошо.

Прислушиваюсь – ни звука. Начинаю стучать костяшками пальцев, как папа всегда делал.

– Уходи, Лиза, – глухо отвечает мама. – И ты меня предала.

– Ма-ма! О чем ты говоришь? Ты сама себя слышишь? Выходи, пожалуйста, надо поговорить.

– Оставь меня одну.

Я убираюсь в кухне, но каждые пять минут бегаю к спальне и уговариваю маму открыть дверь. В конце концов, от отчаяния плачу навзрыд. Но она непреклонна. Сначала односложно, но отвечает, потом наступает тишина. Спать уйти не могу. Чувство тревоги бьется в сердце, не даёт мне покоя.

– Мама, я приготовила твой любимый чай.

Прислушиваюсь: тишина, лишь мерный стук капающей где-то воды. Только потекшего крана не хватает для полного счастья! Проверяю ванную, туалет, кухню – везде сухо, нет даже признаков влаги. Опять бегу к маминой двери – звук становится сильнее.

Но что может капать в спальне? Ужас адреналином растекается в голове.

– Ма-ма! Ма-ма!

Тишина.

Я пытаюсь открыть дверь. Разбегаюсь и бью ее плечом, как показывают в фильмах, и тут же вою и кручусь волчком от боли. Несусь к соседям, звоню, стучу в дверь, пока не открывают.

– Что, Лиза?

– Там мама. Заперлась. Надо разбить дверь.

Задыхаюсь от истерики, которая душит меня, но сосед не медлит, хватает топор и бежит к нам. Несколько ударов, и сломанная створка распахивается. Мама лежит на кровати, закрыв глаза. Радом на тумбочке – опрокинувшийся стакан, под ним лужа воды. Она и капает на пол. На ковре разбросаны таблетки. Кажется, что весь ворс покрыт ими.

– Лиза, вызывай скорую.

– Что?

– Скорую вызывай, быстро!

Сосед бьет маму по щекам, потом тащит ее в ванную и моет лицо холодной водой. Но она напоминает сломанную игрушку: руки и ноги болтаются, волосы падают на лицо.

– А-а-а! – крик сам рвется из груди.

Он просто разрывает меня на части. Сосед выталкивает меня за лестничную клетку:

– Жди скорую на улице.

Он зовёт жену, та всплескивает ладонями и бросается к маме. Я пытаюсь вернуться в квартиру, но дверь захлопывают перед носом.

Я смотрю тупо на дверь и никак не могу понять, почему меня выставили из собственной квартиры.

«Скорая! – щелкает в голове. – Надо встретить скорую». Через две ступеньки бегу вниз, забываю, что быстрее на лифте. Вылетаю, задыхаясь, на крыльцо: бело-красная машина уже поворачивает к дому. Машу, как безумная руками:

– Сюда, сюда!

– Лиза, что случилось?

Сквозь пелену слез вижу водителя Тавади.

– Мама, ей плохо, – отвечаю и бегу в подъезд.

– Помощь нужна? – несётся вслед, но мне уже не до него.

Маму привозят в ту же больницу, что и отца неделю назад.

– Вы молодцы, – говорит доктор приемного покоя, – вовремя сориентировались. Ещё минут пятнадцать промедления, и хоронить пришлось бы и второго родителя.

– Спасибо, спасибо, – я бросаюсь к врачу, готова целовать ему руки. Откуда берётся такое желание, даже не знаю.

– Ну, что вы, что вы! Лучше дайте автограф.

– Что? – от растерянности я даже перестаю плакать.

– Вы же Елизавета Селезнёва, телеведущая, да?

– А… – только и выдавливаю из себя. Надо же, один раз вышла в эфир, и уже узнали! – Н-на чем писать?

Доктор протягивает мне блокнот, я неловко царапаю несколько слов благодарности и ставлю кривую подпись.

– Мама до утра будет спать. Не тревожьте ее.

– А мне можно рядом?

– Да, конечно. В вип-палате есть диван для родственников.

– Вип-палата? Но я не заказывала…

– Это я заказал, – поворачиваюсь: сзади стоит Тавади, а за его спиной маячит помощник. Ощущение безысходности наваливается всей тяжестью. И правда, от этого человека не спрятаться, не скрыться.