Друзья давно уехали, в Лонгард он возвращался один. Они договорились встретиться в термах, смыть пыль и усталость долгого дня, Таур, Дариний и Ведал наверняка уже ждали его. Пуин резво стучал копытами, брусчатка бугрилась серым булыжником, нагретым за день ласковыми солнечными лучами. Прохожие, завидев наследника престола, почтительно расступались и низко кланялись – в столице его знали все. Проезжая мимо храма Высшего и увидав одного из служителей, также склонившегося в поклоне, Стратус резко затормозил. Мимолётное чувство пробежало быстрой тенью, мелькнуло и тут же растаяло. Мужчина спешился, взглянул на огромные серые стены, уходящие в безоблачную небесную синеву. Храм манил.

Въедливый червячок завертелся внутри, стал докучать, не давал покоя. Это отвратительное чувство, когда что-то важное лежит у самой поверхности памяти, но постоянно выворачивается из рук скользкой рыбёшкой. Принц нахмурился, в нерешительности замер посреди храмовой площади. О чём же он забыл? Что так влекло его к этим стенам? Да, храм приносил успокоение душе, какой-то внутренний мир, но до дня императорской службы, на которой обычно присутствовал весь правящий дом Ликанторов, было ещё далеко. Сейчас же высокие стены сулили не мир, а странное возбуждение – непривычное, удивительное.

Сладкое.

В термы ехать расхотелось. Он быстро вернулся в замок, наскоро смыл пот в умывальне и закрылся в покоях. Мысли вновь и вновь возвращались к храму без всяких объяснимых причин. Зло выругавшись, принц стянул дуплет, швырнул его на стул и решил лечь пораньше. Вдруг тонкий металлический звон прыгнул в тишине комнаты. Стратус оглянулся, пошарил глазами.

На полу лежал золотой медальон, выпавший из внутреннего кармана.

Мужчина подцепил его пальцами, открыл. Рыжеволосая девушка с портрета сверкнула взглядом.

Воспоминание вспыхнуло, словно факел, мигом прорезало ночную тьму забвения. Вечернее солнце, серая брусчатка, громадина храма за спиной – и огонь заката, пляшущий на рыжих волосах. Девушка поднимает голову. Изумрудные глаза смотрят смело и нежно, губ касается лёгкая полуулыбка. Все склоняют головы, но только не она. Она не привыкла кланяться. Она – принцесса.

Как же он мог забыть?

Пальцы пробежали по изображению. Принцесса. Виоланта-Иола дер Вэйл. Изящный поворот головы, идеальная линия губ, чуть изломанная короткой, словно случайной улыбкой. Поразительной глубины изумрудные глаза. Лёгкий румянец на смуглой коже. Южанка. Враг.

Нет, он не мог смотреть на неё, как на врага. Она манила, звала, мягко, но властно. Принц ни разу не попадал в плен, но тут почувствовал невидимые путы, которые на удивление так не хотелось сбрасывать.

– Рано, ваше высочество. Она ещё не готова.

Образ померк, смазался, начал медленно таять туманом над водой. Стратус моргнул, захлопнул крышку медальона. Проклятая усталость, зря он всё-таки так изнуряет себя после ранения.

– Вы собирались лечь пораньше.

Принц тяжело поднялся, сделал несколько шагов в сторону постели, повинуясь крепкой морщинистой руке, что камнем лежала на плече.

Меррдаус разжал пальцы и прекратил изливать тёплый поток Внушения, лишь убедившись, что наследник, не замечая его, раздевается и ложится в постель. Когда Стратус крепко уснул, старик взял медальон, раскрыл его, долго и пристально смотрел на рыжеволосую девушку. Да, действительно похожа, но – лишь похожа.

Впрочем, этого сходства более чем достаточно.

В покои принца настоятель тайно проникал не впервые. Система ходов, засекреченных, тщательно скрытых и известных лишь императорской семье, открылась ему в один из дней, когда Хордрон Ликантор серьёзно занемог. Ослабленный ум легко отдавал любые тайны. Исповедь приносила императору заметное облегчение. Тогда Меррдаус буквально поднял его на ноги – снадобьями, разумеется: десятки придворных и слуг видели, как он с поклоном подносил Хордрону мутные склянки и порошки. Но в минуты особых мучений монарха старик основательно пошарил в его сознании, выуживая на свет драгоценные крупицы важных сведений.