– Лизонька! – старалась ее успокоить няня чуть не плача. – Лизонька, перестань…

Но Елизавета словно ее не слышала, продолжая борьбу и прогоняя нежеланного гостя.

– Лизонька, – продолжала няня, – это мой сын!

Девушка тотчас остепенилась.

– Это мой сын,– повторила няня и отпустила ее плечо.

– Сын…– произнесла ошеломленная Лиза, запутавшись в своих чувствах и гоняя взгляд то на бедную няню, то на лукаво улыбающегося командира. От прежней ярости не осталось и следа. – Мне… Простите… Мне нужно выйти…– она прошла мимо командира и, постепенно тая в темноте, скрылись за стогом сена, находившимся у амбара.

– Ты что, не сказала им ничего? – спросил у матери Леонид Садовский.

– Не всё, – кратко ответила Марья Петровна. – Боязно мне стало. Что будет не знала, поэтому отложила на потом… А тут ты…– мать вздохнула.

–Ну, извините, – бесцеремонно отозвался командир. – Держи, мать, – потянул он ей какую-то бумагу.

– Что это? – приняла ее няня и разложила.

– Это справка, что у тебя есть перевоспитанники. Теперь всё официально. Можете не бояться нечего… Я пойду.

Марья Петровна хотела его задержать, но не позволила себе этого, беря во внимание какие последствия могут произойти.

– Ты меня не видела. Никто меня не видел. Поняла?

Мать печально кивнула головой.

Дверь захлопнулась.

Лиза, спрятавшись за стогом сена, уткнулась головой на скрещенные на коленях руки. Она не плакала. Она была в великом смятении. В ее душе буйствовали самые разные чувства и ей нужно было во всём разобраться. Мурашки пробежали по ее спине, когда она услышала приближающиеся тяжёлые шаги. Их хозяин остановился напротив Моховой. Лиза увидела перед собой знакомый силуэт, освещенный холодным светом луны. Она съежилась и задержала дыхание. Силуэт около минуты стоял в полном молчании. Хотя отдельных его черт не было видно, но надменный безжалостный взгляд и кривую ухмылку он и не пытался скрывать.

– Не глупи, Елизавета! Иди в дом! – приказал командир и развернулся. Тяжелые шаги стали отдаляться и, когда их почти не было слышно, скрипнула калитка.

Девушка, наконец, смогла вдохнуть. Он ушел.

Она бы с радостью вернулась в дом, но как? Как она покажется перед няней? О, ей было так стыдно и грустно! Что же делать? Девушка почувствовала, что начала замерзать, но совесть не разрешала ей войти в избу. Мучаясь в своих рассуждениях, Лиза бы осталась там до утра, если бы не внезапное:

– Лизонька, дитя моё! – кинулась к ней, укрывая пуховым платком, няня. Как же это было нужно и ожидаемо сейчас!

– О, Марья Петровна, – взмолилась Мохова, вставши на колена и схватившись за теплые нянины руки, -простите меня! Я… Я не знала! Я не хотела! Сможете ли вы мне простить такой низкий поступок?