Однако, как потом расскажет Александр, сознание не покидало его, оно функционировало, несмотря на полное отсутствие мозговой активности. Сознание жило своей жизнью, действовало, переживало и фиксировало происходящее с ним. Первым актом его сознания было ощущение или осознание им своей инакости, своего отличия от плотной, темной, холодной и влажной материальной среды, в которой оно находилось. Сознание воспринимало себя не как человека Александра Эбена, даже не как живой организм, а как некую одинокую искорку, случайным образом попавшую в эту чуждую среду. Окружающее воспринималось как нечто знакомое, но отвратительное, мерзкое. Это была шевелящаяся, прорастающая какими-то червеобразными структурами, похожими на корни растений, если наблюдать их из-под земли, красно-коричневая масса, издающая зловоние. Осознание заточения в чуждой и отвратительной среде повергло сознание Александра в ужас и породило желание немедленно высвободиться из этого ужасающего состояния. Но оно не знало, возможно ли это, есть ли место, отличное от этой среды, где оно находилось, казалось, целую вечность, и каким образом оно могло бы отсюда вырваться.

Как только это желание оформилось в осознанное решение, сознание ощутило, как из окружающей тьмы откуда-то сверху к нему приближается нечто иное, нечто отличное от этой материальной среды, настолько отличное, что составляет ей полную противоположность. Это нечто не было холодным, не было темным, не было мертвым. Оно было… прекрасным. Прекрасным в такой степени, что не поддавалось описанию. Сколько ни пытался потом Александр, он всегда ощущал свою неспособность описать это словами. Сквозь обступающую его темную среду сверху пробивались лучи света, которые как бы съедали мрак, рассеивали его, пробивая в нем туннель. Белое сияние, отблескивающее золотом, медленно вращалось, порождая прекрасную мелодию, подобную хрустальной музыке сфер, о которой говорил Пифагор. Эту музыку нельзя сравнить ни с чем, что слышал Александр до и после этого: она была живой, сочной, яркой, наполняющей гармонией все пространство вокруг. И исходила она из центра вращающегося золотого сияния, из отверстия, показавшегося в центре сияния.

Сознание Александра устремилось к этому отверстию. Лучи света указывали ему направление. Все произошло очень быстро: отверстие как бы выдернуло его из того места, где он находился и втянуло в себя. Пройдя сквозь отверстие, он как бы родился заново. Когда впоследствии его просили рассказать, что он почувствовал в этот момент, он не мог назвать это иначе, как вторым рождением. Или даже первым, потому что в тот момент он не помнил своего первого рождения, рождения как телесного существа. Так он оказался в ином мире, столь же прекрасном, сколь и необычном.

Этот мир был чем-то похож на Землю, но он был другим. Здесь все было ярким, красивым, приятным, не вызывающим раздражения. Этот мир был похож на осуществившуюся мечту, грезу, яркое сновидение. И в то же время он был не призрачным. Он был настоящим, реальным, гораздо более реальным, чем обычный материальный мир. Потом, вернувшись назад, Александр почувствовует насколько плоским, блеклым, бесцветным, химерическим является земной мир по сравнению с тем, живым, насыщенным красками и звуками, залитым золотыми лучами, ярким, блистательным, переливающимся сочными красками и бесконечно притягательным. Александр сравнивает свое первое ощущение от этого мира с чувством человека, вышедшего на свежий воздух ясным погожим летним днем после того, как он два часа сидел в темном и душном кинотеатре, разглядывая плоскую и нереальную картинку на экране. Только ощущения его были в тысячу раз ярче. В том мире не было тяготения. Дух Александра свободно парил над преобразившейся землей в сонме прекрасных созданий, которые напомнили ему бабочек – настолько затейливыми, яркими и переливчатыми были их одеяния. В этом полете его сопровождало некое существо, показавшееся ему прекрасной девушкой, будто бы излучающее беспредельную любовь во всех ее проявлениях и оттенках. Он мог разговаривать со своей прекрасной спутницей без слов, ее мысли проникали прямо в его сознание, так что невозможно было ни скрыть, ни утаить чего-то, о чем он думал. Уловив его тревогу, спутница успокоила его, заверив, что ему здесь не надо ничего бояться, что здесь он может пользоваться абсолютной свободой, окруженный любовью и в полной безопасности. И что ему будет показано здесь много интересного, но потом он должен будет вернуться назад. И он понимал, что эти беззвучно произнесенные слова были правдой. Хотя не понимал, куда и зачем ему возвращаться из этого мира, попав в который он чувствовал себя вернувшимся домой после дальних, тяжелых и опасных странствий в чужих и враждебных краях.