Матрица, посредством которой были сделаны оттиски на грамотах 1497 и 1504 гг., по всей видимости, как и более поздние матрицы для аналогичных печатей, состояла из двух половин, вращавшихся на петлях, причем на одной имелся крючок, который мог закидываться на несколько выступавший край другой половины[355]. Естественно, вторую половину матрицы резал тот же мастер.

Двуглавый орел печати 1497 г. удостоился пристального внимания западноевропейских ученых еще в XIX в. Возникла дискуссия, в которой выделяются следующие аспекты: время появления данной эмблемы в Византии, ее статус в качестве государственного византийского знака, изменение художественной формы, роль и становление гербовой фигуры у славянских народов и т. д. В контексте изучаемого материала наши соотечественники также обращались к истории эмблемы. Большое внимание основной фигуре российского государственного герба уделял Б. В. Кене, не выходя при толковании символа за рамки официальной доктрины[356]. Н. П. Кондаков считал, что «двуглавый орел имеет свою иконографию религиозного происхождения, идущую из глубокой древности переднеазиатских государств»[357]. Изучению этой иконографии он посвятил несколько страниц своего фундаментального труда по истории средневекового искусства.

Итог дискуссии, казалось бы, подвела статья югославского историка А. В. Соловьева[358], который проанализировал практически все опубликованные на эту тему работы греческих, немецких, сербских, болгарских, русских историков и искусствоведов. Последней в этом ряду оказалась вышедшая почти одновременно с трудом А. В. Соловьева работа итальянского исследователя Д. Геролы[359].

Оба автора вслед за Н. П. Кондаковым пристально изучали иконографические истоки эмблемы, объясняя «двуглавость» птицы религиозными верованиями народов Передней Азии, в частности шумерийцев. А. В. Соловьев категорически отрицает связь этого мифологического существа с одноглавым орлом, широко использовавшимся римлянами в качестве военного знака (при этом он не был гербом Рима, так же как двуглавый орел не был гербом, возникшим при Константине Великом)[360]. Этот автор очень тщательно исследовал различные византийские памятники, несущие изображение двуглавого орла, заметил натяжки в их датировке и неправильную атрибуцию. Он отметил также своеобразную замену одноглавой птицы на двуглавую путем позднейшей пририсовки ей второй головы (вероятно, это произошло в эпоху Ренессанса, когда сложилась версия о наличии в Византии герба – двуглавого орла). Не отрицал он лишь факта широкого использования в Византии еще в эпоху Комнинов (с XI в.) тканей с рисунком двуглавой птицы, воспринимавшейся как элемент восточного орнамента. А. В. Соловьев особо подчеркивал, что подобное изображение ни в коем случае не следует считать гербом, ибо Византия в то время гербов не знала[361]. Однако он утверждал, что Палеологи, которым удалось объединить всю Морею, ставшую накануне падения Византии ее оплотом, продлившим на какое-то время существование государства, действительно использовали в качестве герба двуглавого орла[362]. Этот факт, по мнению исследователя, и служит отправным пунктом мифа о гербе Византийской империи в виде двуглавого орла, объясняет превращение его в некий символ национальной греческой идеи, ее бессмертия и надежды на возрождение.

Часть своего труда А. В. Соловьев посвятил вопросу об использовании двуглавого орла в качестве герба у балканских народов. Здесь выводы исследователя не всегда правомерны. Последующие работы югославских историков нарисовали более достоверную картину становления и развития гербов в государствах Балканского полуострова