– Продашь меня – убью!

И спокойно вышел из кафе. Я остолбенел от ужаса. И только истошный крик хозяина вышел меня из этого состояния.

Оправдаться на суде я не мог, так как видеокамеры в тот день в кафе не работали. Мне несказанно повезло – первый раз в жизни. Защищать меня взялся молодой, амбициозный адвокат. Ему нужен был успех, и он его добился: за убийство дали всего десять лет тюрьмы, хотя светило до 25. Спасибо ему. Конечно, он думал только о себе, но я благодарен судьбе, что стал первым в его блестящей карьере. Все-таки между цифрами 25 и 10 имеется большая разница. Особенно когда речь идет о тюремном сроке.

Потом были тюрьмы, всего их оказалось четыре. Размеренная жизнь, регулярное хорошее питание сотворили чудо: я вырос, окреп, стал качаться, превратившись в крепкого молодого мужчину. Несмотря на это меня по-прежнему третировали, но как-то беззлобно, скорее подшучивали, чем издевались, дело ни разу не доходило даже до побоев.

Вел я себя смирно, ни в какие скандалы, драки и скверные истории не попадал. Стал много читать, очень много. Причем как художественную литературу, так и научно-просветительскую, отдавая этому все свободное время. В глубине души очень надеялся на досрочное освобождение. Все изменилось в четвертой тюрьме, в которую я попал в начале шестого года своего заключения. Она находится в пустыне. Начальника тюрьмы был необычайно жесток, несмотря на то, что постоянно сыпал цитатами из Библии, за что его за глаза прозвали Пастором. Нет, он не избивал заключенных, а приказывал это делать другим – иногда охранникам, но чаще всего заключенным. Я не понравился ему сразу, не понимаю почему. Меня несколько раз били, я много раз попадал в карцер – сырой каменный мешок размером метра на метр. Но однажды я услышал, как заключенные говорили о том, что Пастор перевелся в эту тюрьму потому, что ненавидит дождь. Я обменял часы – единственную память о прошлой жизни – на блок спичечных коробок, обернул его целлофаном и надежно спрятал в мастерской, где мы работали. Стал доставать по несколько спичек и тереть ими правое ухо. Пошли бесконечные дожди. И мне стало полегче: в дождь Пастор не лютовал, приходил только на утреннее построение, и меня никто не трогал.

Прошло две недели. Ухо жутко болело и кровоточило. Это заметил кто-то из заключенных и сообщил тюремному врачу. Тот назначил мне лечение. Невероятно, но по его ухмылке я понял: он обо всем догадался, сообразил, что причиной аномальной погоды являюсь я. Но Пастору не донес.

Месяц я лечил свое ухо, и стояла сухая, жаркая погода. За это время был один раз избит и дважды попадал в карцер. Поэтому твердо решил: буду терпеть любую боль, но дождь не прекратится до тех пор, пока не смоет Пастора. Так и получилось. Уже на третьей неделе произошло то, о чем тайно мечтало большинство заключенных. Пастор, набравшись виски, вышел за пределы тюрьмы, сказав охранникам, что идет ругаться с Богом и требовать от него прекратить дождь. Отправленные за ним через час люди нашли его мертвым – он захлебнулся, упав лицом в огромную лужу.

Новый начальник тюрьмы, которого стали называть Интеллигентом, своему прозвищу соответствовал. Зверства, в том числе и по отношению ко мне, прекратились. Интеллигент заявил, что будет воспитывать заключенных не наказаниями, а трудом. Как именно, мы узнали очень скоро. Ну а я – первым. Интеллигент пригласил меня. Могу дословно привести его монолог, настолько крепко он врезался в мою память:

– Вы уже поняли, уважаемый Бенджамин, что я решил воспитывать заключенных трудом.

Я от такого обращения чуть не прослезился – впервые за пять с лишним лет пребывания в тюрьмах меня назвали полным именем. А Интеллигент, не обращая на меня внимания, размашисто ходил по огромному кабинету и говорил: