Не спишь ещё? Холодова! Или спишь? Ну, спи-спи…

Зажарка, Холодова, в борще главное! Мясо и зажарка. Пока зажарка тушится, мясо уже сварилось. Достаём, отделяем от костей, и чистое мясо отправляем обратно в бульон. Добавляем картошку и варим минут двадцать. Кстати, картошку можно не резать, а варить целиком, тогда её нужно положить в бульон раньше, а когда картошка сварится, растолочь и вернуть бульону, добавив капусту.

А тем временем зажарка опять выкипела! И к ней можно добавить пару столовых ложек томатной пасты, и, помешивая, обжаривать теперь всё вместе.

Когда зажарка готова, капуста тоже уже сварилась… Остаётся всё быстро заложить: зажарку, резаный красный перец, давленый чеснок, перец горошком, соль по вкусу. И всё оставить кипеть ещё минут десять.

И всё, Холодова! Борщ почти готов! В последний момент высыпаем рубленую зелень, кладём лавровый лист, ещё чуть ждём… и отключаем, не дав закипеть.

Пока борщ настаивается… пока он доходит… готовим стол. Достаём сметану из холодильника, накладываем в розетки. Достаём и нарезаем замерзшее сало (тонко так нарезаем! на один укус!). Из морозилки достаём бутылку водки. Она, стерва, сразу испариной покрывается… Открываем… Водке нужно подышать. Водка дышит… слышишь, Холодова, а мы разливаем по тарелкам борщ, добавляем сметаны, рубленой зелени, чёрного перца. И пока борщ остывает… наливаем в рюмки ледяную водочку, говорим добрые слова, пару минут говорим, не больше, чтобы водка не согрелась и борщ остыл ровно настолько, чтобы не обжечься. Выпиваем в один залп, занюхиваем корочкой чёрного хлеба, закусываем ма-а-а-ахоньким кусочком сала и тут же! практически не пережёвывая сало, – первую ложку борща! И вторую… И третью. И… наливаем вторую…

– Палыч! Ну что ты врёшь?! Ты же не пьёшь…

Юра сглотнул и осёкся. Почесал затылок и вздохнул.

– Ну да, не пью. Теперь не пью. А тогда, в Киеве, пил. Молодой был, здоровый. Перебила ты меня, Ань… Отдыхай, я тоже покемарю, пока наши эскулапы не пришли.

Юра не пил. С тех самых больничных времён. Сначала было нельзя. Потом вроде стало можно, и мужчины-врачи, подмигивая, интимно понизив голос, выдавали индульгенцию34: «Грамм сто хорошей водочки – запросто!». Но Юра только морщился и качал головой: «Сто грамм не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься! Пачкаться только…» Но больше было нельзя, больше было сродни игре в русскую рулетку, в которой непонятно, сколько патронов осталось в барабане.

А потом…

А потом это дело вдруг стало безразлично. Что-то такое произошло с организмом-скафандром Юры, а, по всей видимости, в первую очередь с психикой, но только он вдруг перестал ощущать потребность в алкоголе. Нет-нет-нет… Положа руку на сердце, иногда после стресса водка блазнилась. Причём именно водка! Не джин, не виски, не даже так полюбившаяся Юре текила. Водка! И так, чтобы сразу полстакана! С солёным огурцом! А минут через пять – вторые! Но пятикилометровая пробежка развеивала подобные фантазии напрочь, да и возникали они всё реже. Теперь уже даже во сне Юра не пил. Но когда кто-нибудь спрашивал, совсем ли он завязал, Юра пожимал плечами и отвечал: «Никогда не говори никогда», а сам про себя думал: «Кому-то наверху стало нужно, чтобы не пил, вот и не пью». В том, что он завязал сам, что хватило его личной воли, он сильно сомневался. У Славки же не хватило, а он чем лучше?

Ближе к девяти, после очередного медосмотра, они окончательно устроились спать. На ночь Анна, ей вроде немного полегчало, вдруг затеяла спор про тот самый «скафандр». Оказывается, вчера она всё же что-то услышала, и теперь взялась нервно и страстно высказываться. Видите ли, не нравится ей сама идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» (она абсолютно уверена!) выдан в личную собственность, и человек имеет полное право делать с ним всё (всё!), что заблагорассудится! Ну абсолютно всё! Вот всё, что угодно! Ибо человек, и только сам человек, а никто иной – сбоку там, или особенно сверху (сверху особенно!) – творец своего счастья! – митинговала Холодова.