– Нет. Речь не обо мне. Здесь, в Бельвю, сидит человек, сидит за преступление, которого он не совершал.

– Они все так говорят.

Дюран поднял руки, и Ева заметила, что даже ладони у него были желтого цвета.

– Не все. Я – нет, – без всяких эмоций возразил он. – Я сделал то, что сделал, и готов заплатить за это. Вот почему я не злобствую в отношении вас. Вы делали свою работу, и только. Но Шон Фаррелл не убивал. Ему просто пришили дело, а настоящий убийца гуляет на свободе.

– И какое отношение это имеет ко мне?

– Через несколько недель его дело будет пересмотрено. В этой помойке он провел десять адских лет, и теперь наконец остался последний шанс доказать, что он невиновен, или, по крайней мере, вскрыть подтасованные следствием факты. Есть люди, которые сейчас занимаются делом Шона, имея в виду защиту его интересов, но они плавают по поверхности. Им нужна помощь. Если в самое ближайшее время не выявится что-то новое, его ходатайство будет отклонено, и для Шона все будет кончено. Все надежды пойдут прахом. А это несправедливо.

Дюран, может, и хотел вложить страсть в свои слова, но ему не хватало энергии. Насколько Еве было известно, он был чужд альтруизма, и трудно было вообразить, что его действительно интересует чья-то судьба.

– А вам-то что до него?

– Мне? – переспросил он. – Я убежден, что он невиновен. Мы долго говорили с Шоном, и я навел кое-какие справки. Я полностью уверен, что он не совершал убийства. Полиция облажалась. Спешу добавить, речь не об MPS, так что не бросайтесь защищать своих. Все происходило не в Лондоне, а за его пределами, в одном из графств. Шон попался им на глаза, и они подогнали доказательства. Следователю было лень этим заниматься, а адвокаты оказались не лучше. Состряпали дело на скорую руку, поставили галочку и забыли о случившемся. Проблема, однако, в том, что они посадили не того человека.

– В жизни всякого дерьма хватает, роз никому не обещают, – кивнула Ева. – Но давайте все-таки ближе к делу: вы-то почему в это влезаете?

Дюран переменил позу и с шумом выдохнул воздух:

– Потому что мне интересно.

– Вы хотите сказать, что система правосудия коррумпирована? Это ваша позиция?

Он наклонил голову:

– В некоторых случаях – безусловно. Но здесь я подозреваю скорее некомпетентность, чем что-либо другое. Ведь им откровенно насрать. Никто из них не под ударом. Они благополучно отправляются домой под бочок к своим женам и преспокойно спят, ни о чем не тревожась. А за их халтурную работу изо дня в день годами платят такие, как Шон.

Ева сдержала улыбку. Какая ирония – слышать, как Дюран рассуждает о высокой морали и изъянах правосудия. Уж он-то годами успешно скрывался от системы. Ну ладно, пусть. В чем-то он прав, как ни обидно это признать. Время от времени ей приходилось видеть своими глазами, как ее коллеги – офицеры полиции – упрощали себе жизнь, занимаясь расследованием. Обычно из-за лени, бывало, из-за перегруженности, а иногда, как сказал Дюран, по причине некомпетентности. Если уж такое случалось в лондонской полиции, где самый высокий процент ежегодной раскрываемости убийств, то что уж говорить о провинции, где убийства происходят намного реже. Расследование «провинциальных» случаев всегда привлекает внимание прессы, и журналистский хайп очень мешает работе. Находясь под постоянным давлением, полицейские с целью получить скорейший результат неизбежно ошибаются. Даже самые лучшие из них порой из-за напряжения не видят, что у них под носом. Так что ошибки случались, пусть этому и не было оправдания. Но Ева напомнила себе, что она здесь для того, чтобы выяснить совсем другой вопрос: что он знает о ее ситуации? И все на этом.