Родной Валерий!
В день 8 марта поздравь твою жену, я рада за нее – муж ее очень-очень хороший!!!
Искренне любящая тебя Т. Рождественская] – спасибо за внимание, пишу письмо!
А еще через год, когда я попросил её принять в студию театра двух студентов, принимавших участие в студии «Наш дом» Дома Культуры МГУ, он написала:
Очень рада была получить твое письмо, дорогой Валерий, и очень жаль разочаровывать тебя – у театра уже есть дипломник из ГИТИСа и как раз на те же сроки. Он начинает работать с первых дней мая!
Тебе нужно было бы написать мне еще в январе-феврале, тогда, конечно, все было бы в порядке.
Минора в твоем письме я не заметила, но «повеселей»! поскорее! Минор – это не ты!!!
Привет и лучшие пожелания всей твоей команде.
По настоящему тебя любящая Т. Рож.
Мой школьный друг – народный артист Роман Филиппов
В студии вместе со мной был еще один ученик из нашей школы – Рома Филиппов. Он был сыном Заслуженного Артиста РСФСР, был явно талантлив (в папу?), говорил почти что басом, был крупен в размерах, весел и порой даже разудало весел. После того как Татьяна Петровна несколько раз приводила его в смущение своими вопросами о непонятных для нас словах, Рома стал носить с собой маленький словарь иностранных слов и при всех встречах ошарашивал меня вопросами о неизвестных мне словах.
Летом по окончании девятого класса я услышал от Татьяны Петровны, что через неделю в Горький приедет Народная Артистка СССР Вера Николаевна Пашенная, и все мы должны будем сдать ей экзамен для поступления в её класс в Щепкинском училище при Малом театре. Пашенная почиталась в советском искусстве как самая великая актриса. Она играла в кино Вассу Железнову, была известна по радиопередачам, её глубокий сочный голос был всем в стране знаком. Но оказалось, что каждый четвертый год она наезжала в Горький в поисках своих будущих учеников – из числа питомцев Татьяны Петровны Рождественской.
Пашенная заняла место Татьяны Петровны в кресле по центру нашего репетиционного зальчика, в руках у нее также был карандаш, но теперь он исполнял иную роль. Если надо было остановить очередного абитуриента, рассказывавшего, как водится, маленький рассказик, басню или монолог, она стуком карандаша прерывала его и произносила своим могучим грудным голосом: «Спасибо. Садись», – или задавала какие-то вопросы.
Когда я отчитал своё, Вера Николаевна проговорила:
– Всё бы ничего, но ты картавишь. В каком ты классе учишься?
Я ответил, что перешел в десятый.
– А, тогда еще есть время. Я дам тебе телефон логопеда в Горьком, ты походишь к ней и исправишь произношение, а в следующем году приедешь летом в Москву и сдашь мне еще раз экзамены.
Мой ответ на это предложение очень Пашенную удивил. Я сказал, что сдавал этот экзамен здесь, как и все студийцы, но в артисты идти не хочу, а собираюсь стать биологом. Сидевшая рядом Татьяна Петровна рассказала гостье, что я, помимо нашей студии, также занимаюсь на областной станции юннатов, что выращиваю картофель и собираюсь учиться дальше на биолога.
– Ну, тогда картавь и дальше, – милостиво разрешила великая артистка. (От своего дефекта я освободился, как мне помнится, на втором или третьем курсе Тимирязевской академии и стал произносить букву «Р» без запинки.)
В свой класс Пашенная взяла из наших студийцев только Рому Филиппова. Мы дружили с ним в школе, однажды даже разучили для школьного вечера дуэт «Нелюдимо наше море, день и ночь шумит оно…».
Рома был склонен к шуткам. Например, позади нашей школы располагался зажатый между окрестными домами Мытный рынок, на котором крестьяне торговали картофелем, овощами и фруктами. Здание школы было построено еще при царе, потолки были пятишестиметровой высоты, классы просторными, высоченные окна выходили и на главную площадь города и на рынок. Окна туалетов глядели именно на рынок. Однажды Рома, встав на подоконник в туалете (а стены школы были, наверное, метровой ширины) и привстав на носках ног, дотянулся до форточки, открыл её и рявкнул во всю силу своим могучим басом: