Надо однако сказать, что в те времена высокие дома с центральным отоплением, канализацией, с телефонами во многих квартирах, лифтами и с другими удобствами воспринимались теми, кто переехал из хибар и бараков в центр огромного города, в очень красивое и ухоженное место, совсем не так, как описываю я. Из кранов лилась чистая вода, и её не надо было нести в ведрах от колодцев или уличных колонок. В тридцатиградусный мороз не надо было, полуодевшись, выскакивать из дома в кабинку уборной, запрятанную где-нибудь в углу двора, а потом, содрогаясь от холода, бежать назад. Свет в домах горел, старики могли благодарить небо за поднимающий их наверх лифт, дома стояли в центре города, рядом были магазины: живи и радуйся. В целом жизнь в Домах Коммуны в бытовом смысле была для тех, кто совсем недавно ютился в лачугах и землянках, даже первоклассной. Но назойливое желание коммунистических «организаторов быта» насадить новые правила, которые, по их мнению, воспитали бы строителей коммунизма из тех, кто поселился в Домах Коммуны, затрагивало всех. Эти потуги провалились, причем довольно скоро. И, конечно, нельзя не заметить тяги создателей этих новостроек к халтурному примитивизму, наплевательскому отношению к людям, объяснимому стремлением к дешевке, ко всему наскоро сляпанному под победные марши «строителей коммунизма».

Всего в этих домах было двести с небольшим квартир, часть из них была превращена в коммунальные, и в целом в них проживало более 1000 человек. В основном в домах поселились представители интеллигенции. Партийные и советские начальники строили себе более комфортабельное жилье. Встречались, впрочем, и люди, формально относившиеся к рабочим и служащим. Например, в нашем коридоре, наискосок от нашей квартиры была семиметровка, в которой обитала колоритная фигура Полины Сорокиной, которую между собой соседи звали не иначе как Полька Сракишна. Частенько её видели сильно пьяной, но это не мешало ей состоять членом партии большевиков, и, как все знали, она даже возглавляла партийную организацию ателье пошива одежды в пятом корпусе (не знаю, были ли другие члены партии среди работавших в том ателье). Сама она не была ни мастером, ни подмастерьем, а трудилась в ателье на самой низкой ступени (подшивала края тканей в готовых изделиях), но зато ей доверяли ключ от ателье, и когда портные приходили утром к его входу, им приходилось ждать Сракишну с ключами, чтобы она открыла двери.

Муж Полины часто попадал в тюрьму за мелкий разбой или воровство, возвращался оттуда каждые три или четыре года, чтобы вскоре оказаться опять за решеткой. При первом свидании супруги зверски напивались, и тогда муж приступал к жене с требованиями рассказать, что она делала без него. Расспросы неизменно завершались побоями, какими ревнивец осыпал свою половину. Места в семиметровке было мало, и они выкатывались в коридор, чтобы на свободе отдать душу страстям. Полина вопила благим матом, муженек работал кулаками, таскал жену за волосы, и временами они образовывали клубок катящихся вдоль коридора переплетенных тел, рук и ног.