Анатолий Александрович Кузнецов в чине капитана Красной Армии во время обучения в Высшем Сталинградском танковом училище

Будучи старшей из детей, она много времени в детстве проводила в семье дедушки – Ивана Андреевича, и эти теплые отношения сохранялись у них до смерти моего прадедушки. Он любил приходить в дом к Смирновым и вел степенные разговоры с Петром Михайловичем, нередко затрагивавшие насущные проблемы. Например, Иван Андреевич часто спрашивал:

– Что у нас за власть настала? Горе ведь, а не правители. Ну скажите мне, Петр Михайлович, почему при большевиках не то что табаку или рыбёшки, махорченки не купишь?

У тети Шуры и Петра Михайловича Смирновых выросло двое детей. Их старшая дочь Мира после окончания школы устроилась матросом на местные суда. Высокая, стройная и видная красавица она обладала необыкновенной силой, ловкостью и непростым характером. На спор несколько раз она переплывала Волгу у Юрьевца (а это была в те времена почти километровая в ширину река), и равных ей в этих заплывах никого не было и из местных парней. Сейчас, когда я прочел ей эти строки, она мне сказала:

– Валерик! Глупая была, вот и задиралась. Я ведь два раза по-настоящему тонула и чудом только спаслась.

К тридцати годам эта удаль и ухарство у Миры прошли. Она закончила педагогический институт, стала учительницей в средней школе, сейчас пенсионерка. Её брат Михаил Петрович до своей кончины работал инструктором Юрьевецкого райкома партии.

Дядю Толю, Анатолия Александровича Кузнецова, в детстве звали Мотолка, и он был любимцем и баловнем своего дедушки, Ивана Андреевича. Сохранилась байка, как дед брал всегда с собой внука, учил его курить и приговаривал:

– Зобни, Мотолка. Табак-от, он лёхки прочищат.

Дядя Толя закончил сначала модное в те времена танковое училище, стал военным командиром, был направлен в Военную Академию бронетанковых и механизированных войск, получил звание подполковника и, как говорили в семье, вместе с маршалом П. С. Рыбалко написал учебник по тактике танковых боев, по которому учили офицеров Красной Армии. Он участвовал со своей дивизией в Великой Отечественной войне, потом стал работать в штабе армии, а после войны был направлен в Саратовское танковое училище и стал учить офицеров искусству танковых боев.

Однако в Саратове с ним случилось нечто, что сломало его блестящую карьеру. В 1947 г. по случаю 30-летия Октябрьской революции в Москве было проведено торжественное заседание, на котором Молотов выступил с цветистой речью о достижениях советской власти. В числе прочих эпохальных успехов было упомянуто гигантское развитие ткацкой промышленности, причем Молотов выразился запоминающимся образом, заявив, что тканей выпущено в последнем году столько, что если растянуть их в одну линию, то лента опояшет расстояние от Земли до Луны и обратно.

На следующий день начальник училища и три его заместителя собрались вместе, чтобы отметить столь знаменательную дату, и кто-то из офицеров позволил себе выразить некий скепсис и заявить, что это на самом деле замечательно, что ткани хватает дотянуться до Луны, но вот заказать себе парадное обмундирование офицеры не могут до сих пор, потому что сукна на их одёжку нет вовсе. Все четверо дружно посмеялись над этим рассуждением и перешли к другим темам, но один из пировавших быстро состряпал донос в «органы», сообщив о настроениях коллег.

Через несколько дней начальника училища, генерал-майора советской армии и двух его заместителей, включая дядю Толю, вызвали в НКВД, где им объявили, что за антисоветские разговоры их увольняют из армии. Еще через пару дней их исключили из партии, и они оказались выброшенными из жизни. Дядю Толю арестовали и несколько месяцев продержали во внутренней тюрьме НКВД в Саратове. Однако ему хватило мужества не подписаться ни под какими обвинениями в антисоветской деятельности, и в конце концов его освободили из КПЗ, лишив всех боевых наград, полученных за службу в действующей армии в годы войны. Я не знаю этого точно, но какие-то отголоски событий тех лет доходили до меня, говорившие о том, что дяде Толе пришлось пережить в тот момент еще одну драму. Как мне помнится, жена после ареста бросила его, и, вернувшись из заключения, он не нашел больше семейного убежища.