Всё это происходило в далекие семидесятые годы прошлого века, и уровень медицины, по сравнению с сегодняшним, был просто пещерным. Не было ещё операций на сосудах сердца, предотвращающих инфаркты, а больные с почечной недостаточностью просто умирали, так как не было отделений гемодиализа или операций по пересадке почек. Больные диабетом лечились низкокачественным инсулином и не имели возможности пользоваться приборами, которые определяют уровень сахара крови.

Из громадного количества врачей, лучших специалистов своего времени, которые сосредоточились в Республиканской клинической больнице Латвии, мне запомнилась врач, которая работала в нефрологическом отделении. Это была, по моим понятиям, старая женщина, – как я сейчас понимаю, ей было не больше 50 лет, – которая уже много лет работала в этом отделении. Прошло больше 40 лет, но я вижу, как сейчас, её прекрасное лицо стареющей еврейки, совершенно седые волосы. Белый халат, скрывающий чуть располневшее тело. Одухотворенное лицо. Я впервые поняла, какое безмерное страдание испытывает врач, который не может помочь своему пациенту и должен наблюдать его уход.

Одним из её пациентов был мальчик 19 лет, который умирал от почечной недостаточности. Он был единственным ребёнком пожилой латышской пары. Его родители проживали в сельской местности и оба были с сыном до его последнего часа. Эту сцену, которую я наблюдала и которая сопровождает меня всю мою жизнь, я видела в коридоре. Родители вели сына в туалет, ему было уже очень трудно передвигаться, он был слаб, бледен. Доктор видела, как ведут по коридору её пациента. Я проследила эту сцену взглядом: когда процессия удалилась и они уже не могли видеть врача, по её лицу медленно катились слёзы…

Я не знаю судьбы доктора Розы. Знаю, что при развале Союза она так же, как и подавляющее большинство евреев Латвии, уехала, – кажется, в Америку. Я видела много добрых и отзывчивых врачей, но уже никогда ни один из них не смог преподать мне такой урок сострадания, который я получила от доктора Розы.

Моя бабушка Муся Ароновна Рыбникова родилась в Конотопе в бедной семье. Она была старшей из семи братьев и сестёр. Семья рано осиротела, и бабушка в 14 лет взяла опеку над младшими братьями и сёстрами. Из всей семьи лишь она не получила высшего образования. Бабушка не смогла выйти замуж по любви, – парень, который ухаживал за ней, не пошел против воли семьи, а его семья не пожелала невестку с громадной оравой: вместо приданного – шестеро голодных ртов.

Позже главной в семье будет Рая, Раиса Аркадьевна. Она сделала хорошую карьеру в Москве, преподавала кожные болезни во Втором Медицинском институте. Вышла замуж за украинца. Тихон Андрианович Шаулин – генерал, воевал, заведовал военными кафедрами при стоматологических медицинских вузах.

Мама рассказывала, что Рае пришлось обращаться в партийные органы, чтобы вернуть Тихона в семью после войны. Во время войны у него была «фронтовая жена», которая родила ему дочь.

Я гостила у Раи и Тихона в Москве в 16 лет. Вспоминается случай, который заставил меня посмотреть на мои еврейский корни, и связан он был с Тихоном. Тихон задал мне коварный вопрос: знаю ли я, что моя мать вовсе не Ольга Ефимовна, как записано было в её паспорте, а Ольга Хаимовна? Я этого не знала. Это открытие, – в котором было сказано, что моя мать не тот человек, за которого себя выдаёт, -коробило, вызвало желание как можно скорее бежать из этого дома и никогда не видеть его обитателей.

Моя мама была очень привязана к своей двоюродной сестре Татьяне, единственной дочери Раи и Тихона. Таня родилась в 1937 году, её личная жизнь была бурной. Печать антисемитизма была поставлена на её биографии с рождения. Вот уже больше тридцати пяти лет о ней мы ничего не знаем. Её привязанность к секретным службам отражалась даже в выборе любовников. Она закончила стоматологический факультет медицинского института, была врачом-стоматологом в поликлинике Генерального штаба, участвовала в операции, которую позже назовут «Карибский кризис» – плыла на корабле на Кубу, а вокруг летали американские истребители.