Юйхоу был тронут участливым вниманием семьи Цзинь.

– Да я ж потому и пришел… Не думал, что ты так скоро вернешься. Не успел и рта раскрыть, как ты сам предложил… Я и так у вас в долгу – язык не повернется снова донимать тебя, брат…

– Ой, я тебя умоляю, – вставила его жена. – Вы и так нам каждый год столько делаете. Цзюньхай все крутит свою баранку – не будь вас, я бы так и сидела без вязанки хвороста…

– Не стесняйся, брат. Сколько денег нужно? Трехсот юаней хватит? – спросил Цзюньхай.

– Так много не надо, – ответил Юйхоу. – Двумя сотнями обойдемся…

Цзюньхай тут же сказал жене:

– Поди дай нашему Юйхоу две сотни.

Женщина вышла в другую комнату.

– Да сейчас не надо, до Нового года еще время есть… – вспыхнул старик.

– Возьми-возьми, – ответил Цзюньхай. – Одежду, постельное белье – все нужно купить заранее. А что насчет зерна? Тут я тебе не помощник, мы ведь с пайка живем, все в бригаде столуются. Трудодней за нами нет. Ну, бывает, продашь что-то из пайка в городе – тем и живы…

– Знаю, брат, не беспокойся. Что-нибудь придумаем.

Жена Цзюньхая вынесла деньги и потянула их соседу:

– Пересчитай.

– Да чего уж, – он убрал деньги, свернутые трубочкой, в карман.

С легким сердцем он вернулся домой. Жена уже хлопотала на кухне. Сюлянь сидела на кане и расчесывала бабушке волосы. В обычное время старушка лежала с полуприкрытыми глазами или пересчитывала таблетки, которые ей купил Шаопин. Она высыпáла их из пузырька и перебирала снова и снова, пока не уверялась, что все на месте, – прежде чем снова ссыпать обезболивающее в бутылку. Ей было жалко тратить его на себя. Но в последние дни бабушка позабыла о своем любимом занятии. Не смыкая воспаленных глаз, она со счастливой улыбкой наблюдала за своей невесткой. Сюлянь порой заботливо сидела рядышком, массировала ей спину или собирала тонкие пряди седых волос в крохотный пучок на макушке. Бабушка время от времени ласково гладила ее тонкой рукой.

Шаопин ушел в поле, Ланьсян – в школу. Дома оставались только три женщины.

– А где Шаоань? – спросил старик Сунь у жены.

– На табачных посадках, под горой, – откликнулась она, раскатывая тесто.

Шаоань боялся, что Сюлянь станет стесняться или чувствовать себя одиноко, а потому не выходил в поле несколько дней.

Теперь он собирал лист с пожелтевших у корня табачных кустов, готовя его к просушке. Потом лист можно будет размолоть и продать в Каменухе, выручив немного денег.

Юйхоу вышел на табачное поле и, не в силах сдержаться, тут же рассказал сыну, что ему удалось добыть наличных.

Шаоань выслушал отца и раздраженно бросил:

– Зачем ты одолжил такую пропасть? Как потом возвращать? Сотней обойдемся. Пойди верни им половину!

– Двести юаней – это вообще не о чем, – сказал отец. – Мы с матерью уже все посчитали. Ты нас тоже пойми: ты у нас старшенький, первый раз сына женим – хочется сделать по сердцу – себя закладать да в грязь лицом не ударить. Иначе я себе не прощу. Ты не знаешь: вчера ведь вечером глаз не сомкнули из-за этого. С тринадцати лет, как вернулся помогать нам, тянуть лямку, вывозить на себе все это разнесчастное хозяйство, – так и болит о тебе сердце. Свадьба – дело немаленькое. Если сейчас не сделаю как следует, то и в могиле не успокоюсь…

Юйхоу опустился на корточки и замотал пегой головой. Слова отца заставили Шаоаня прослезиться. Кто любит нас во всем мире сильнее родителей? Он не мог больше беситься из-за того, что старики взяли в долг.

Отец попросил, чтобы Шаоань отвез Сюлянь в уездный центр заказать обновки, и тот сразу подумал о Жунье. Сердце екнуло. Он подумал с болью, что Жунье до сих пор ни о чем не знает. Что будет, если она узнает? Возненавидит его…