В своей прежней школе Карен три или четыре года провела в одном [подготовительном] классе. Там были игрушки… Преподавательница пыталась научить Карен и еще нескольких детей читать, но в то же время руководитель специального образования говорил: «Нет, эти дети никогда не начнут читать»… Психолог однажды сказал нам, что Карен может научиться читать, и сама она хотела учиться. Мы считали, что в подготовительном классе она ничему больше не научится. Мы умоляли протестировать ее… Мы жаловались в управление образования штата… Психолог штата сказал: «Она не готова». Мне хотелось плакать… [Год спустя] мы прошли проверку у частного психолога… Он сказал, что ей нужно развивать речь, однако словарный запас у нее близок к нормальному… Он считал, что ей следует учиться в обычном классе… В конце концов ее перевели (Мать ребенка с синдромом Дауна, цит. по: Darling, 1919, с. 175).

В детской больнице Тони поместили в один класс с живыми, активными детьми… Он просто сидел в углу и играл с песком… Затем он пошел в Школу для слепых, полностью сосредоточенную на обучении совершенно незрячих детей… Там учили в основном азбуке Брайля. Наконец Тони… пришлось покинуть школу. Нам сказали, что он отсталый… После того, как в Школе для слепых Тони объявили отсталым, он начал ходить в [городскую] государственную школу, но подходящих учебных программ для него там не было… Промучившись так три года, мы начали борьбу… В Управлении образования нам говорили: «У нас есть всевозможные программы для умственно отсталых. Просто включим его в одну из них»… Я ходила на все эти программы – и нигде не видела ни одного ребенка в кресле на колесиках… Я спрашивала: «Как мой сын должен попадать в класс? Как он будет подниматься и спускаться по всем этим лестницам?»… Но они продолжали нам отказывать…

В то время нам повезло: муж нашел себе работу в системе школьного образования и завел там связи. Его новые коллеги объяснили нам, куда и как писать, проинструктировали буквально по каждому шагу. Мы дошли до самого верха… Через две недели программа была начата (Мать ребенка с множественными нарушениями, цит. по: Darling, 1979, с. 176–177).

Майкл пошел в первый класс в Оукмонтской школе [учреждение, обслуживавшее всех особых детей в округе]. Это было старое скрипучее здание… у нас складывалось впечатление, что каждый год школьная программа повторяется… Не было деления по возрасту. Они просто не знали, что делать с нашими детьми…

Я прошла все инстанции, дошла даже до [сенатора от нашего штата]… Он сказал: «Ну, вы должны понимать, что такие перемены за один день не делаются»… Наконец… родители объединились. Мы решили: наши дети должны учиться в нашей районной школе…

Несколько родителей собрались вместе и пошли в [районную школу]. В это время как раз строилась новая начальная школа… Я не знала, будет ли ему лучше в обычной школе. Знала только, что хуже просто быть не может… Нам объяснили, что лифта в школе не будет – зато будет теннисный корт… Обеспечивать учеников транспортом они тоже не собираются… Значит, нам придется возить его в школу и из школы самим… Помощницу нам предоставили… В конце концов можно добиться всего, что тебе нужно… если ты достаточно настойчив, но при этом всегда остается ощущение, что они делают тебе одолжение… обеспечивая твоего сына образованием (Мать ребенка с незаращением дужек позвоночника, цит. по: Darling & Darling, 1982, с. 131–138).