«Дружинника в очках, Лаврова, я знаю почти полгода. Он меня просто ненавидит. Где бы я ни появился, он ко мне все время придирается. Прогонял из сквера, из Дворца культуры. Сказал и другим дружинникам, чтобы и те меня задерживали и приводили в штаб. Лавров при всяком удобном случае бил ребят. 3 августа он пристал ко мне и к моему приятелю Воронину за то, что мы нечаянно толкнули девушку. Бориса Лавров ударил, а меня, когда я хотел заступиться, отбросил в сторону. Я отлетел на несколько метров, упал и сильно расшибся. Потом мы же оказались и виноватыми, и дали нам по пятнадцать суток…»

– Значит, все это произошло за три дня до убийства Славина?

– Точно!

– Как разыскали этих свидетелей?

– Они сами попросились ко мне на прием и дали показания. Сидят тут у нас. Отбывают наказание за мелкое хулиганство.

– Понятно.

Дорохов молча посмотрел на Киселева и, достав из дела протокол осмотра, стал читать, потом отложил в сторону.

– Скажите, Захар Яковлевич, все ли отражено в протоколе, что обнаружили в карманах Славина?

– Конечно все. Я сам был на месте.

– А где одежда Славина?

– Вернули матери. Да вы посмотрите, в деле должна быть расписка.

Дорохов полистал страницы, отыскал расписку, написанную кривыми, дрожащими строчками, и предложил:

– Давайте съездим к Славиной.

– Тут нечего ехать. Это совсем рядом. А зачем?

– Да вот хочу посмотреть… Поговорить…

В дверь постучали, и в комнату вошел Рогов.

– Очень кстати, – оживился Дорохов. – Прочти-ка, Женя, вот эти показания.

Рогов полистал протоколы, удивленно взглянул на Киселева, хотел что-то сказать, но капитан его опередил:

– Ты знаешь этих ребят?

– Конечно. И историю с кинотеатром знаю…

– Вот и отлично: выясни, с кем они дружат, где бывают, как ведут себя, – попросил Дорохов.

Славина жила в пятиэтажном доме, ничем не отличавшемся от остальных, если бы не окружал его фруктовый сад. Было как-то удивительно, что в центре города на ветках висели самые настоящие яблоки, сверкая румяными боками сквозь зелень листвы.

– Жильцам, кто получил квартиры на первых этажах, выделили под окнами крохотные участки земли, помогли достать саженцы. И вот результат. Сначала садоводством занимались только первоэтажники, а потом и остальные жильцы увлеклись и всю свободную землю вокруг домов заняли под сад. Я тоже увлекаюсь, – объяснил Киселев.

Дорохов слушал рассеянно, обдумывая нелегкий предстоящий разговор.

Мать Сергея оказалась высокой худой женщиной. Наброшенный на голову черный старинный кружевной платок почти сливался с землистым лицом, на котором выделялись лишь темные провалы глаз. Женщина остановилась в двери, невидяще скользнула по лицу Дорохова и, заметив Киселева, преобразилась, подобралась, сухие губы исказила сердитая гримаса.

– Что надо? Загубили сына, а теперь Лаврова выгородить хочешь? – Ее хриплый голос взметнулся, перешел на крик: – Не дам! До Москвы дойду, а правды добьюсь! – И, обращаясь уже к Дорохову, тихо и горестно запричитала: – Одна я осталась, совсем одна! Невестку вот в дом ждала… Убили Сереженьку-то!

Она закрыла лицо концом платка и, как-то вся изогнувшись, сделавшись меньше ростом, припала к косяку.

– Успокойся, Степановна, – мягко заговорил Киселев. – Мы к тебе по делу. Вот полковник из самой Москвы приехал, поговорить с тобой хочет.

Женщина безразлично взглянула на Дорохова:

– О чем говорить-то? Теперь ему никакие разговоры не помогут. Ну, раз пришли, проходите, – и, посторонившись, она пропустила их в коридор.

Квартира была стандартная, с двумя смежными комнатами. В глаза Дорохову бросились полосатые домотканые половики, закрывавшие пол в коридоре и устилавшие довольно большую, явно парадную комнату. Посредине стоял полированный стол, телевизор на тумбочке, чинно восседал на серванте гипсовый кот с облезшей краской, но черные намалеванные усы придавали ему бравый вид.