Павлик стоял перед огромной, в ватманский лист размером черно-белой фотографией. В отличие от экспонатов, она не была огорожена лентой на столбиках или стеклом витрины, можно было подойти вплотную, рассмотреть все в подробностях. Часть Старого моста с того, западного берега, небольшая будка охраны, рядом сгоревший закопченый бронетранспортер с крестами на бортах. Тело в серой мышиной форме с нелепо свернутой набок головой, незнакомая винтовка на ремне рядом. Мусор, грязь, три змеящихся провода, так и не передавших смертельный импульс. И небольшой, еле видимый в пыли предмет у самого края снимка.

Павлик ткнулся в фото, почти задев его носом: нет!.. Ну не может этого быть!

В пыли сорок четвертого валялся несомненный значок фестиваля молодежи и студентов: звезда с округлыми лучами, закрашенными разными цветами в честь континентов – но на снимке они все были серыми. И птичка в центре на фоне земного шара.

Тридцать копеек стоит в любом киоске «Союзпечати», хоть ведрами скупай. До самого фестиваля еще месяц.

– Не м-может быть! – невольно сказал Павлик.

– Всякое бывает. Всякое… Я, Пашка, даже почти успел вернуться тогда, нога вот только помешала. Сильно отбил, а час – все-таки очень мало.

Парень резко развернулся и уставился на однорукого смотрителя музея. Тот улыбнулся. Чуть виновато и очень-очень знакомо.

– Возможно, у тебя еще будет своя дверь. И свое время до возвращения. Или – нет. Здесь уж как повезет.

– Счастье! Кому счастья? – Звонкий голос наполнил улицу, прорвался сквозь гул толпы, звон трамвая на углу и даже заглушил вечные крики разносчиков мороженого. Город словно вздохнул и замер, а над брусчаткой, рельсами, шляпами и крышами летело певучее:

– Кому счастья? На пробу даром, а больше – как повезет!

Городской аптекарь (ну и кое-кто еще, но он не любил афишировать это) Викентий выглянул в приоткрытое окно. Очередной шарлатан? Порт-Аскольд видел их немало. И голос как у мальчишки, звонкий. Таким песни хорошо распевать на пляже вечером, когда праздные отдыхающие уже побрели в гостиницы, моряки расползлись по кабакам, а песчаное полукольцо берега бухты целиком принадлежит ватагам пацанов.

Тогда море пахнет загадкой и ветром, а не солью и йодом, как сейчас, с утра.

– Кому счастья? Вам, господин?

Викентий едва не поперхнулся утренним кофе. Но нет. Несмотря на неожиданный и, главное, неуместный вопрос поставил чашку на столик и высунулся теперь уже по пояс, глядя вниз. С его второго этажа продавец неведомого счастья был как на ладони: разумеется, мальчишка. Лет пятнадцати, с вихрастой головой, задранной сейчас назад, в застиранной матроске – уже не белой с синими полосками на рукавах, а черт знает какого серого оттенка. Такого же цвета, как глаза, которыми паренек серьезно разглядывал аптекаря.

И босиком. Совсем нищий, его ровесники уже стеснялись ходить без обуви, все же не дети. А он – запросто.

– Почем отдашь? – шутливо спросил Викентий. У мальчишки на плече висела чиненая-перечиненная сумка из парусного холста. Судя по размерам, там не могло оказаться ничего крупнее пригоршни гальки. Или пары раковин. Для отдыхающих и это товар, но зачем называть дары моря счастьем?

– А вам какого? – совершенно серьезно уточнил мальчишка. – Простого человеческого или там… деловое какое нужно? Черных радостей не продаю: чтобы у врага горе случилось или еще чего-нибудь эдакое. Только чистый продукт.

Викентий крякнул. Только хотел прикупить чужой беды, есть кому пожелать, есть, а тут такая закавыка.

– Ну… Давай, что ли… Впрочем, нет! Подымайся-ка сюда, поговорим.