летит в ладони дуралею.
К тому, что это навсегда,
ещё привыкнуть я не смею.
2012
«Серебряное скерцо капели с хмурых крыш…»
…зеленоглазый мой…
Булат Окуджава
Серебряное скерцо капели с хмурых крыш.
Захламленного неба подслеповатый свет.
На перекрёстке памяти растерянно стоишь
и заметает временем следы бредущих лет.
По переулкам памяти скитаются ветрá.
Плутает закоулками дворов щербатых бред.
Тенями заполошными бессонные вчера
в фонарных бликах мечутся, судьбы теряя след.
Катает крошки прошлого в беззубых дёснах мышь.
В потёмках шкафа мается забытого скелет.
И ни кота, ни шила ты в мешке не утаишь
и зá семь бед наделанных пора держать ответ.
Отбросишь страхи глупые и шелуху словес,
шагнёшь к суда последнего скрещению дорог —
тебе навстречу явится последним из чудес
твой нежный и единственный зеленоглазый бог.
2013
«Унылые гаммы кухонного крана…»
Так не от счастья ли сейчас
Нам должно плакать, Диотима?
Глеб Семёнов
Унылые гаммы кухонного крана,
оконных петель заполуночный скрип,
шаг влево, шаг вправо – стреляет охрана
и в глотке у времени пенится хрип.
На грабли всё тех же ответов вопросы
опять наступают ногою босой,
и все наши правды то кривы, то косы,
и кости хрустят под тупою косой.
Воздушные лики, чугунные лица,
молитвенный шёпот, воинственный вой,
паренье и топот, кулак и десница…
От Каина с Авелем вечно впервой
всё будет, как до́лжно, пускай и иначе,
и жизнь эта смертная неумолима.
С дыханья собьюсь и от счастья заплачу,
и с губ не слизну твоих слёз, Диотима.
2014
«Дни протяжны, как вздох в тишине…»
Падают листья, и Муза поёт…
Александр Межиров
Дни протяжны, как вздох в тишине,
как мгновенье в свободном полёте,
как броженье в домашнем вине,
как вселенная в крошечной йоте.
Дни протяжны, а жизнь коротка,
как в любви перед смертью признанье,
не поймаешь звезду-светлячка,
загадать не успеешь желанье,
не поймёшь, что зачем и к чему,
не найдёшь вожделенного смысла,
загадаешь загадку уму,
а она без ответа повисла.
Ворожит листопад круглый год,
катит шарики в вечности лузу.
И щекочет всю ночь напролёт
щёку шёпотом спящая муза.
2016
«Уже поняв, что дело швах…»
Александру Эткинду
Уже поняв, что дело швах,
зерно, катаясь в жерновах,
надеется на что-то,
но превращается в муку,
что струйкой тянется к мешку
горячей с эшафота.
Ещё не кончен страшный бал,
ещё пирует каннибал,
жрёт человечье мясо,
дымит «Герцеговина флор»,
высасывает мозг террор,
трёт пальцы о лампасы.
Всё просто, будто дважды два,
и ветер вертит жернова
от века и до века,
и ни жива и ни мертва
душа ворочает слова,
бессмертная калека.
Потом устроим карнавал,
напьёмся в усмерть, наповал,
зальём картуз на воре
и будем плакать и плясать,
и мозги пятернёй чесать
в кривом от боли горе.
Потом, немного протрезвев,
переведём тоску в напев,
чтоб сны не омрачала,
и станем жить да поживать,
жирок на душах наживать.
И всё начнём сначала.
2016
игорю меламеду
1.
Только небесная родина
есть у тебя, человек.
Игорь Меламед
Свинец слоится над Санкт-Ленинградом
и проливается сквозь белизну ночей.
Сквозь тину лет тянусь осипшим взглядом
к забытой памяти, что кажется ничьей.
И прежде чем в заоблачные нети
нырнуть, отбросив тело в тень травы,
вплываю корюшкой в невидимые сети
воспоминаний под мотив Невы
на клавишах истёртых парапета.
Немая память учится словам
по букварю полночного рассвета,
по время измоловшим жерновам,
и говорит, самой себе не веря,
нащупывая душу шепотком,
стучится в заколоченные двери,
идёт по битым стёклам босиком,
сверяет время по теням белесым,
по краске запоздалого стыда
пред теми, кто ушёл небесным лесом
за тайною нездешнего суда.
Давно уже не дом, а домовина.
Кровь под ногтями у Пяти Углов.
Увенчанная ангелом дубина.