Учение об обществе указывает поэтому границы возможного для государства. Прогрессивное изменение, развитие и регресс всего общества государство может регулировать соответственно своим целям лишь в узких границах. Оно может, правда, своей сознательной деятельностью несколько отклонить течение социальной жизни, замедлить или ускорить быстроту его, но неизвестную ему цель этого движения оно не может ни определить, ни отодвинуть.
Социальное изучение государства представляется, таким образом, необходимым коррективом юридического. Наука права утверждает, что суверенное государство стоит выше всякой другой организованной власти и никакой власти не подчинено. Но могучим силам социальной жизни, действующим не в форме сознательной, направляемой волей силы, подвластен и этот суверен. Юрист дол-жен поэтому остерегаться смешения его мира норм, долженствующих управлять жизнью государства, с самой этой жизнью. Все формально-юридические представления о всемогуществе государства, гипотетически вполне допустимые, исчезают, как только мы из мира юридически возможного вступаем в мир социальной действительности. Здесь действуют исторические силы, которые образуют и разрушают самодовлеющее бытие государств, лежащее вне всяких юридических конструкций. К этому самодовлеющему бытию приложимы гениальные слова столь часто непонимаемого немецкого мыслителя[115]: для образования, бытия и падения государств не существует иного форума, кроме суда мировой истории. Нормы этого суда, без сомнения, не совпадают с нормами юристов.
Книга вторая. Общее социальное учение о государстве
Глава пятая. Название государства
История терминологии каждой науки тесно связана с историей самой науки. Существует непрерывающееся взаимодействие между словом и его значением. Слово нередко указывало путь всей науки народа или эпохи.
У греков государство называлось πόλις и было, таким образом, тождественно с городом – одно из главных оснований того, что греческая наука о государстве, оставаясь на почве государства-города, никогда не умела охватить государства-земли. Когда говорят о государствах с обширной территорией, их обозначают как совокупность обитателей (οί Αίγύπτιοι, οί Πέρσαι), но название, которое выражало бы отношение жителей к территории, никогда не приобретало более широкого значения[116]. Но и о πόλις нередко выражаются таким же образом; афиняне, фивяне, коринфяне совершенно отождествляются с их государствами. Объективно, как обозначение признака, общего какому-либо народу, государство называют τόkοινον. Во всех этих представлениях вещный элемент далеко отступает перед личным. Гражданская община тождественна с государством. Публично-правовое положение индивида никогда не обусловливается поэтому принадлежностью к стране, а всегда только принадлежностью к членам гражданской общины или зависимостью от нее.
Римская политическая терминология принадлежит к тому же типу. Государство есть civitas, община полноправных граждан, или res publica, общее всему народу, соответственно греческому τό kοινον. Италия и провинции первоначально суть только союзники города и зависимые от него области. Полное право гражданства приобретает лишь принятый в городскую общину, civis romanus всегда есть и остается синонимом гражданина города Рима. Из города Рима вырастает, однако, величайшее государство древности. Это превращение римская терминология сумела отразить лишь несовершенно, отождествив власть правительства с римским государством и превратив, таким образом, res publica в imperium. Существеннейший элемент государства перемещается, таким образом, от граждан к государственной власти; res populi становится синонимом res imperantis.