И все-таки кажется нам, что движемся мы понемногу к какому-никакому результату. Пакость о нас наслышана, порой и делать ничего не приходится, сама убирается, как только завидит. Шелест змеиный стелется, опять, мол, «общее место» нарисовалось. Ну, а если кто из залетных попытается зацепиться за поганый промысел, тогда всегда можно включить и тяжелую артиллерию, навалиться всем табором или привлечь кого-нибудь со стороны, пусть и недешево такое привлечение обходится. И то сказать, это же не с газетки у метро торговать, риска куда больше. К счастью, не мы одни занимаемся очисткой Москвы от пакости, есть еще похожие конторки и отдельные личности, хотя у нас это получается лучше, чем у прочих. Нас даже зовут иногда просто у ресепшн потоптаться, порой и этого хватает, чтобы нечисть развеялась. Мы никогда не отказываем, зато и нам коллеги содействуют, даже признанные авторитеты вроде колдуна Савелия никогда без внимания ни одно наше обращение не оставляют. А мы впитываем по крупицам чужой опыт и не стесняемся за полезный совет поклониться в пояс. Ну и монету отсыпать, куда ж без этого. Другой вопрос, что больше половины заказов к нам приходит по сарафанному радио, этому помогли, тому помогли, а там уже хочешь-не хочешь, а вспомнишь нужный телефон, если припрет.
Самое смешное, что восьмым в нашей команде понаехавший в Москву молодой водитель Толик. Подрядился вместе со своим стареньким, но вылизанным фольксвагеном-транспортером. Он до сих пор считает, что мы занимаемся интерьерным и ландшафтным дизайном, а когда слышит наши разговоры о всякой нечисти, обижается. Думает, что мы его дурим.
– Приехали, – сказал водитель такси.
– Вот карта, – прогнусавил я, прикусывая палец.
– Понятно, – вздохнул водила и потянулся за электронным устройством. – Скоро забуду, как деньги шелестят.
– Можно поставить такой ринг-тон, – заметил я. – Чтобы шелестели купюры. Или звенели монеты.
– Да ну, – поморщился водитель. – Я же таксист, а не порно-модель.
Я выбрался из машины. У подъезда меня уже ждала Лизка.
Глава третья. Повод для беспокойства
Лизка – ведьма. Не в том смысле, в каком о человеке говорят, что вот он шахматист или филателист, а в том, что он, к примеру, рыжий или шотландец. Тут, конечно, можно вспомнить любимый Вовкин тост, что ведьмами не рождаются, а становятся, так выпьем за ведьму, которая родилась ведьмой, но не стала ею, но это все игра словами. Лизка – натуральная ведьма. То есть, по рождению и, что следует рассматривать в качестве множителя, по воспитанию. Да-да, матушка ее, что каждое лето на родной Лизкиной Вологодчине с нетерпением ожидает внука Димку на летнее времяпрепровождение, конкурируя за это право с Вовкиными родителями, была и есть натуральной потомственной ведьмой. Со слов Вовки она кроме всего прочего до сих пор является участковым терапевтом, за что любима и уважаема всей округой, так что даже помыслить о том, чтобы обозвать ее как-то, никому там и в голову не придет.
Собственно, Лизка во всех смыслах пошла по материнским стопам. С ее же молоком впитала ведьмовскую науку, школу закончила с золотой медалью, оставила за спиной Рязанский медицинский, стала отличным терапевтом, хлебнула врачебной практики в самой что ни на есть глубинке, где и столкнулась с рафинированным москвичом Вовкой, который точно так же отрабатывал институтское образование в местной школе учителем литературы, русского языка и истории, последнее, правда, уже чисто по нехватке кадров. Вовка, конечно, мог увильнуть от этой тягостной обязанности, все ж таки не те времена уже были, но вот такая незадача, что в армию могли его призвать, а так-то – деревенский учитель, окститесь, какая армия? Понятное дело, что Вовка на ведьмака не тянул ни по каким параметрам, зато он тянул на лозоходца и на провидца. Без всякого бурения мог сказать односельчанам, что за грунты покоятся под их избами, указывал, где надо копать колодцы, а где лучше даже не мучиться. Только принюхавшись да прислушавшись, был способен определить, где искрит электросеть, и какая из машин в совхозном гараже завтра не выйдет на линию. А уж с рыбалки и из лесу без рыбы и грибов никогда не возвращался, отчего прослыл среди односельчан придурковатым, но колдуном.