– Не о той я грязи, – засмеялась Мамыра.

– Опять любимчика нашла, – хмыкнул, усаживаясь, Леня. – Мы что ли грязны?

– Вы не грязны по уму, – скривила губы Мамыра. – По выбору, по нутру, что с годами складывается, по родителям, по знаниям, по ремеслу. А так, чтобы от природы, редко бывает. Человек, что чистый лист, что напишешь, то и будет.

– Тут можно поспорить, – расплылся в улыбке Вовка. – Может, и чистый лист, да разница есть, что за бумага. Кстати, мелованная ничего не гарантирует.

Леня сдвинул рукав, нажал на золотые часы и над столом раздался мелодичный звон.

– Звонок для учителя, – отчеканил Козлов. – Оставайтесь в классе! Записывайте домашнее задание. Метафоры!

Все рассмеялись, и Вовка громче прочих.

– И природных праведников трясина засасывала, – стала серьезной Лизка. – Все зависит от того, как ломать будет. И кто.

– Это точно, – кивнула Мамыра. – Так мы это всегда в голове держим.

– Да вы что? – вытаращил глаза Толик. – Какой я вам праведник? Вовсе нет…

– Слышала? – растянул тонкие губы в улыбку ФСБ, выставляя на стол сразу с дюжину граненых шкаликов. – Не знаю-не знаю. Какой же он зять, если не праведник?

Толик покосился на Шуру, что с ироничной усмешкой раскупоривала бутылку водки, покраснел и бухнулся на стул, постаравшись исчезнуть из сферы общего внимания. Я присел напротив. Окинул взглядом собравшихся, которых, кроме Игнатьевых, конечно, видел едва ли ни каждый день. Все оставались прежними, только ФСБ как будто переменился, нет, не стал другим, не постарел, а словно подобрался. Стал похож на того воина, что разговаривал со смертью у костра в зацепившем меня когда-то старом фильме, в «Седьмой печати». Только на воина, уже повидавшего слишком многое. Он все еще твердо стоял на ногах, но при этом опирался о стол костяшками пальцев. И, глядя на него, начали подниматься все, кто успели присесть.

Леня взял бутылку и разлил по шкаликам водку. В один капнул с пол напёрстка. Подвинул стаканчик с недодачей Димке. Тот покосился на мать, но она хранила молчание. Остальные разобрали шкалики сами. Помнится, Марк называл их лафетниками. Именно так, а не лафитниками, как пытался доказать ему Вовка. Другой вопрос, что интернет и картинку тогда совсем другую выкатил.

– Как же… – прошептал Толик. – А если ехать куда?

– Т-с-с-с, – прошелестела Мамыра, и Толик заткнулся.

– Дорогой Марк… – глухо произнес ФСБ. – Однажды это должно было случиться, но, чтобы так… Прости. Мы разберемся с этим, друг. Прости, что не оказались рядом. И спасибо тебе за все. Светлая память. И до встречи. Не чокаясь.

Глотки слились в один, Димка вытаращил глаза, но Лизка уже пихала ему в руку стакан томатного сока, и Вовка грустно шутил что-то про кровавую Мэри, а потом все сели, и уже не заливаясь ничем, хотя на столе стояло и вино, и водка, стали есть обычную деревенскую еду. Вареную картошку с укропом. Домашние соления. Куриные ножки с чесноком. И, конечно же, зерновой хлеб, разные нарезки, сок. Это уже стараниями Лизки.

На ноги мне что-то надавило. Я приподнял скатерть и увидел Рыжика. Кот привалился к ногам и, увидев меня, замурлыкал. Ну, хоть так. Лучше, чем если бы вцепился в лодыжку. Я снова взялся за еду, пытаясь прислушаться к разговору, но его не было. Иногда соседи по столу перебрасывались одним-другим словом, но общения никакого не получалось, все словно чего-то ждали. Я оглядывал собравшихся и думал о том, что еще недавно считался если и не мотором этого прекрасного сборища, не старшим по званию, то уж точно довольно важным специалистом. И вот, сижу, смотрю на друзей и думаю, что лучше мне пока что помолчать.