Ну, кажется, чем не жизнь? Но нет-нет что-то сосущее подкрадывается к сердцу. Когда был нищим, он о своем завтрашнем дне знал все. Впрочем, что там было знать: будет то же, что вчера. Тут дни тоже одинаковые, но он чует – до поры до времени.

И это время пришло.

Однажды Крахоборов вернулся раньше, чем обычно, и скучный.

Подсел к Юрию, вместе смотрели какой-то боевик, оба без увлечения.

– Все одно и то же, – сказал Крахоборов.

И ушел спозаранку спать.

Два дня он не выходил из дома, слонялся по комнатам или просто лежал, читал, спал. Что-то говорил сам себе сквозь зубы. Юрий, будто обязан был, тоже похерил обычные свои прогулки.

Вечером второго дня слоняющийся Крахоборов остановился, внимательно оглядел Юрия и как-то встряхнулся, подтянулся, стал похож сам на себя. Он выключил телевизор, который смотрел Юрий, налил по рюмочке коньяку, сел напротив в мягкое кресло.

«Начинается!» – с тоской подумал Юрий.

И не ошибся.

– Пора! – сказал Крахоборов. – Пора мне отдавать тебе свой братский долг. Но ты ведь ничего не рассказал о себе. Какая у тебя была профессия, какое образование, как ты вообще жил?

– Профессий у меня было много, – солидно сказал Юрий. – А учеба… Какая там учеба, с малолетства сиротой остался.

– Но читать-писать умеешь?

– Естественно, – с некоторой даже обидой сказал Юрий.

– Хорошо. А профессии какие?

– Мало ли… На макаронной фабрике работал. Оператором. Потом это… – Он умолк.

– Оператором, значит? И чем оперировал?

– Мало ли…

– Ясно, – сказал Крахоборов, широко и глубоко знающий жизнь. – Официально это называется: оператор погрузочно-разгрузочных работ. Грузчик. Мешки с мукой, ящики с макаронами.

– Это неважно, – парировал Юрий. – Конечно, трехкомнатную квартиру в Москве честным трудом грузчика не заработаешь. Надорвешься только. Вот я и надорвался. Получил инвалидность. Пришлось нищим стать.

– Положим, инвалидности никакой у тебя нет.

Юрий не стал спорить.

Крахоборов словно недоволен был, что биография Юрия оказалась так скудна. Он, недавно озарившийся, опять поскучнел, стучал пальцами по фужеру с коньяком, рассматривал коньяк на свет.

Но вдруг опять оживился.

– Что ж, – сказал он, – начнем, значит, на пустом месте. Оно интересней.

Начались для Юрия довольно тяжелые дни.

Крахоборов отвез его к дантисту. Дантист, сволочь, расковырял все зубы, приговаривая:

– Тяжелый случай…

– Это неважно, – сказал Крахоборов. – Сделайте ему голливудскую улыбку.

– Я, конечно, не самый плохой мастер, – сказал дантист. – Но я не бог.

– Не набивайте цену, – сказал Крахоборов.

После этого под общим наркозом Юрию выдрали чуть ли не все зубы.

Несколько дней он валялся, глотая таблетки, которые ему заботливо давал Крахоборов: болеутоляющие и, наверное, снотворные, потому что Юрий или спал, или дремал, или был в сонном отупении, ни на минуту не забывая о нудной боли. Терпимой, в общем-то, но он ведь не просил!

Потом опять Крахоборов повез его к фашисту-зубодрателю, опять Юрия отправили в наркотическое забытье.

Очнулся он все с той же нудящей болью в деснах, но еще и с добавочным ощущением, будто рот чем-то набили. Ему дали зеркало, он с трудом открыл рот и увидел белые ровные зубы.

– Щелюсти вставили, щто ли? – спросил он, едва шевеля языком и вдруг ошепелявев.

– Намертво вживили, брат мой, – сказал Крахоборов. – Уникальное мастерство! Главное теперь – не открывать пивные бутылки зубами. Впрочем, насчет пива и прочего у нас свои планы.

Планы эти оказались ошеломительны.

Во время зуболечебных мучений Юрий даже как-то забыл о питье, меж тем каждый день приходила какая-то женщина, делала уколы в вену, в другие части тела. Юрий думал – это тоже от зубов.