С принятием Основ 1958 г. и УК РСФСР 1960 г., в которых законодатель, как будто бы разграничил рассматриваемые понятия, начался отход от старого представления. Образно говоря, законодатель обрубил верхушку прямого ствола «теоретического дерева», после чего в стороны стали отрастать многочисленные боковые ветви. Появились различные точки зрения, представлявшие собой попытки объяснить произошедшему. Например, М. Д. Шаргородский, изначально понимавший ответственность как меру государственного принуждения,[543] под влиянием критики пришел к выводу, что «нельзя ставить знак равенства между юридической ответственностью и самими мерами государственного принуждения».[544]

Наиболее широкое признание в теории получило понимание ответственности в качестве правовой обязанности. В общем виде данная концепция выглядит следующим образом: уголовная ответственность – это «обязанность отвечать за… преступление».[545] Признав это положение в качестве ключевого, его сторонники расходятся во взглядах относительно содержания и момента возникновения данной обязанности.

Одни авторы связывают ее с действием исключительно уголовного закона. Скажем, Я. М. Брайнин признавал ответственностью «основанную на нормах советского уголовного права обязанность лица, совершившего преступление, подлежать действию закона».[546] Обязанность преступника претерпеть наказание составляет содержание ответственности, по мнению М. Д. Шаргородского;[547] А. А. Пионтковский считал ею обязанность нести за совершенное преступление определенный личный или имущественный вред, указанный в санкции статьи уголовного закона.[548] Более широкое понимание предлагали М. П. Карпушин и В. И. Курляндский. По их мнению, обязанность «подвергнуться правоограничениям, вытекающим из процессуального порядка, быть осужденным и понести соответствующее наказание»[549] составляет содержание уголовной ответственности.

Расходились названные авторы и в вопросе о начальном моменте ответственности. Одни из них считали, что «уголовная ответственность наступает тогда, когда совершено преступление»,[550] другие связывали возникновение ответственности с привлечением в качестве обвиняемого (с «актом привлечения к ней»).[551]

Поскольку сторонники концепции «обязанности» ставили перед собой цель не уяснить действительное содержание ответственности, а найти какое-то оправдание ее законодательному разграничению с наказанием, их выводы, как представляется, носят искусственный характер. Косвенно это подтверждается допускаемыми авторами противоречивыми утверждениями, проговорками. Определив ответственность в качестве обязанности, им объективно трудно потом, при употреблении данного слова, помнить о его «настоящем» значении.[552]

Не подлежит сомнению, что у лица, совершившего преступление, с данного момента возникает обязанность подвергнуться наказанию. Однако, как справедливо заметил Н. А. Огурцов, «это совсем не означает, что оно несет уголовную ответственность».[553] Скажем, виновный не несет ответственности, если скрывается от следствия и суда. Чтобы объяснить этот парадокс, одни авторы вынуждены считать началом ответственности привлечение в качестве обвиняемого, как это делал Я. М. Брайнин, другие – выделять ответственность нереализованную (до установления лица) и реализованную (после его установления). Однако «уголовная ответственность нереализованная не есть и наличная ответственность, это состояние безответственности лица, совершившего преступление».