Злата сделала несколько шагов вперёд. Колени отказывались сгибаться. Внутри забрезжил крошечный, едкий страх.

Злата упрямо шла вперёд, мысленно подгоняя и ругая себя.

И вдруг перед ней появилась девушка. Рыже-каштановые волосы в двух низких хвостах, лёгкое платье в цветочек. Она показалась бы лесной феей, если бы не чёткое ощущение её водного, совсем человеческого колдовства.

Злата уже хотела заговорить с ней, как вдруг услышала шаги за спиной. В следующую секунду её схватили за запястье.

– Хорошо, что я встретил тебя. Пошли! Есть разговор.

Злата не успела опомниться, как Ярослав утянул её за собой в сторону Зелёного круга.

Полы коричневого плаща-мантии то и дело цеплялись за ветки и голые, но ещё не сухие кусты. Плащ, пестривший заплатками оранжевого и охристого цветов, был на удивление крепким. Правда, изрядно изодранный книзу, он лоскутами летел за обладателем, если тот запахивался или отбрасывал одежду назад широким жестом.

Осенью Сухопёрышкин почти сливался с лесом. Худой, но широкоплечий и потому нескладный, он походил на кривое дерево. В непослушных каштановых волосах, как в лиственной кроне, путались то перья, то цветочки, то другая лесная мелочь. Густые брови наваливались на часто полуприкрытые, будто у засыпающего филина, глаза.

Сухопёрышкину было около двадцати семи лет, он приехал в посёлок издалека, и это всё, что о нём знали местные.

Роса ещё не сошла. В воздухе висела та особенная свежесть, которую нельзя почувствовать даже после дождя. Сухопёрышкин остановился, поправил плащ и закрыл глаза. Замелькали картинки прошлой жизни, другой страны, другого мира, и по венам потекла почти забытая сила. Ничто, кроме постепенно пробуждающегося леса, не могло разбудить в нём колдовство. Ничто не могло причинить такую острую радость и подарить такую сладостную боль.

Сила раскрывалась, раня изнутри.

И вдруг в поток этой силы ворвалось что-то чужеродное и почти мёртвое. Ощущения повели в глубь леса, и Сухопёрышкин, доверившись, слепо подчинился. Сила земляного колдуна помогала огибать деревья, обходить ямы и муравейники. И всё-таки он едва не споткнулся, когда нога упёрлась во что-то мягкое.

Догадка поразила раньше, чем Сухопёрышкин открыл глаза. В раздвоенном стволе берёзы сидел юноша лет семнадцати. Лохматый, грязный, в помятой одежде, с разводами на щеках и мелкими царапинами на открытых участках кожи, он откинулся на спину и смотрел вверх не моргая.

– Эй, парень, – Сухопёрышкин тронул его за плечо, но реакции не последовало. – Всё хорошо?

Юноша не двигался и не отвечал. Но грудная клетка мерно вздымалась, губы и щёки розовели, и сомнений в том, что он был жив, не оставалось. Он будто спал с открытыми глазами.

– Не хочется тащить тебя на себе, – вздохнул Сухопёрышкин и потянул юношу за руку. Тот неожиданно повиновался. – Уже хорошо.

Сухопёрышкин, не отнимая руки, сделал несколько шагов. Юноша покорно пошёл за ним.

– Мы, конечно, тебя ещё осмотрим. Но я уверен, что тебя усыпили, дружок.

Они торопливо пробирались через проснувшийся лес – меньше всего Сухопёрышкину хотелось, чтобы кто-то их заметил.

– А может это приворотное, а? Хотя нет, тогда тебя бы заткнуть было сложно, а ты молчишь… Интересная ты находка. Из наших такие фокусы никто не умеет делать.

Сухопёрышкин шёл, тихо переговариваясь с безмолвным юношей. Так колдун успокаивал себя – одна из немногих сохранившихся из прошлой жизни привычек.

***

– Неизвестное колдовство перед Купалой – плохой знак, – заметил Олег, поправляя очки.

Ярослав, только окончивший рассказ о том, как встретил Сухопёрышкина в лесу, задумчиво кивнул. Парня, который шёл с травником, он не знал. От него не исходило ни магии, ни той многозначной пустоты, которая ощущалась рядом с людьми. Энергетически он был абсолютно пустым местом. К тому же слишком покорно и безвольно шёл за Сухопёрышкиным, странным даже для магического общества.