Как раз то, что ей и надо. Закрыться ото всех, закутаться в одеяло и забыться.

Ночью небеса словно разверзлись; такой дождь ливанул, того и гляди, пробьет насквозь крышу. Сорвавшийся с цепи ветер с ревом носился по верхушкам елей, а наигравшись с деревьями, заскакивал в трубу и выл так, что душа сжималась.

Совсем не спалось в эту ночь. К утру дождь прекратился и, натянув резиновые сапоги, Тоня выбежала глянуть за околицу. Тревожило от чего-то сердце…

Пусто, только туман клубился…

Дед Захар возник посреди дороги внезапно как гриб после дождя. Вот только пусто место было, а уже глядь, стоит, оглядывается ошалело, будто сам не понял, как здесь очутился.

– Антонина? – приглядываясь к внучке, он словно не поверил глазам. – Антонина, ты?

– Деда! – чуть не поскользнувшись, та бросилась к долгожданному гостю. – Ты нашел меня, ты меня нашел…

– Ох, Тонька, куда тебя занесла нелегкая, – обнимая ее, испуганно бормотал дед. – Чудом отыскал тебя, чудом. В Зуевке спросил, как добраться в Варыгино, а мне ответили, нет такой деревни. Когда-то была, да сплыла уж давно… Решил, что ослышался тогда по телефону. И где искать тогда?

Но с другой стороны, если ты дозвонилась, значит, на телеграфе побывала. На почту зашел и спросил, не помнят ли они дивчину, что на днях Волгоград вызывала. А там две кулемы, переглянулись, плечами пожали и говорят, не было такого. Ну, все, думаю, приехал…

Зашел в забегаловку, что напротив; бутерброды с чаем взял, сижу, жую, думу думаю.

Тут чувствую, на плечи легонько так ладошки чьи-то опустились, и милый женский голосок шепчет, значит, что та, кого я ищу, вот здесь находиться; и клочок бумаги на стол передо мной опустился, а на нем карандашом; север, юг и стрелочками показано, как до деревни дошагать. Смешная такая карта, будто ребенок рисовал, но понятная.

Хотел было повернуться, да взглянуть на благодетельницу, а она как прочуяла, и серьезно так приказала не оглядываться. Только косынку в ромашках и успел разглядеть.

– Косынку в ромашку, – удивленно охнула Тоня. – Так это же телеграфистка с почты!

– Не, не было на почте никого в платке. Говорю же, там две гусыни недовольные сидели, лет уже за пятьдесят. А эта по голосу слышно, молодая… Может за тридцать немного будет.

Ох, и намесил я километров… Верст восемьдесят точно прошел. Чего только не увидел на пути.

Но об этом потом! Давай, хватай пожитки свои, и дергаем отсель. Не обессудь, но знакомиться с твоими непонятными родственниками желанием не горю.

– Куда же она от законного мужа пойдет? – насмешливый голос золовки как обухом по голове ударил.

И подкралась же так неслышно, ведьма чертова.

Отодвинув Тоню за спину, дед Захар окинул взглядом Устинью.

– Так считайте, с сегодняшнего дня я им развод дал, – жестко ответил он.

– Да вы шага отсюда не ступите, – расхохоталась золовка. – Тайга сплющит…

– Ну! – бесстрашно хмыкнул дед. – Сюда же я как-то добрался. Не сплющила, хоть и пыталась. И что у вас здесь за дела неприглядные творятся, а? – перешел он в наступление. – Лес сосновый я встретил… Странный такой. Может, подскажете, почему на каждой сосне римская цифра семнадцать вырезана? Или мне самому додумать?

Поразительное дело, но слова деда, если не напугали золовку, то в замешательство ввести сумели.

А дед между тем продолжал наступать.

– А еще, попалось мне на пути очень неправильное кладбище… Слыхивал я про такие погосты, – и выдержав паузу, во время которой с наслаждением упивался смятением Устиньи, продолжил.

– Знаете, как они называются? Живыми кладбищами… А знаете почему? Потому что …

– Хватит! – взвизгнула золовка.