На «волне» все замолкали, и только трубы и дробь малого барабана, грозно и торжественно возвещали:

В такой аранжировке я никогда потом эту песню не слышал. Собственно, это была не песня, это был марш, в котором чувствовалась суровая поступь всего народа. У нас, музыкантов, мурашки по коже пробегали от этой пламенной музыки. Заслышав нашу пока еще не стройную игру, к нам стали подходить все, кто был неподалеку: полковые штабисты, ездовые, стрелки комендантского взвода, откуда-то появились ходячие легко раненные бойцы, медсестры… Все слушали молча и недвижно, как слушают гимн. Потом зааплодировали и стали просить:

– Еще, давай! Еще!

И мы играли… Не зря говорил Суворов: музыка утраивает армии.

Помимо всех прочих лишений на передовой подстерегает солдата и информационный голод. Как ни стараются замполиты проводить политбеседы, иногда и газеты доставляют, но только мало кто знает об истинном положении дел в стране и на фронте. Оно понятно, узнаешь ты, узнает и противник, да еще в своих целях использует. Но от этого не легче, душа томится, хочется все-таки знать и хоть немного предвидеть свою судьбу. Вот почему по траншеям, окопам, тылам ближним и дальним всегда циркулируют слухи. Одни оправдываются, другие оказываются брехней, но иногда вести «солдатского радио» оправдывались. К сожалению, чаще всего сбывались плохие слухи. Так, кто-то сообщил нам, музыкантам, что под Вязьмой погиб в целом составе Государственный духовой оркестр (Госдух), который входил в 6-ю дивизию народного ополчения. И не то чтобы погиб, а попал в плен вместе с тысячами других бойцов, оказавшихся в вяземском котле. И, к сожалению, как выяснилось потом, все так и получилось. Было очень жаль наших коллег: какие музыканты пропали, не чета нам! А значит, надо нам теперь за себя и за них играть.