–– Все нормально, Леша, все хорошо. Мы молодцы. Генерал звонил, благодарил, лично. Награды обещал. И может отпуск, но сомневаюсь.

–– Да если бы не ты, Андрей, лежали бы мы сейчас в тех воронках, – на «ты» к командиру обращался только Смирнов, остальные пока не имели, видать, такого права, точнее не заслужили пока.

–– Все нормально, Лешка, все выжили, и хорошо. Бережет, значит, Господь. – С этими словами Ветров улыбнулся и обвел всех взглядом. Смирнов посмотрел на Онопко и улыбнулся, «заговоренный», значит…».

–– Вот тут некоторые несознательные бойцы думают, что тебя бабка заговорила. – Смирнов улыбнулся, и кивнул в сторону Онопко. Тот стушевался и опустил глаза.

–– Бабка, говоришь, – Ветров тоже улыбнулся, но как-то совсем по-другому. У Онопко мурашки поползли по телу от этой улыбки, несмотря на весь самогон, выпитый им сегодня. – Нет, Сашка, не бабка. Да и хватит тебе, пожалуй, сегодня пить. А то всякая чушь в голову лезет. Вы тоже не увлекайтесь, – он обвел взглядом подчиненных. – Чувствую, будет нам вместо отпуска следующее задание. Ну да ладно, после войны отдохнем.

–– Андрей, скажи, как ушел? Там же, по меньшей мере, рота шла за нами. – Алкоголь все-таки сказывался. Смирнову хотелось обнять командира, узнать, что у того внутри, излить свою душу.

–– Отдыхайте, Лешка, отдыхайте. Ты же знаешь, «заговоренный» я. – Он подмигнул Онопко, который сидел, боясь пошевелиться, и вышел из избы.

–– Вот так, парни, – подытожил Смирнов разговор и потянулся за бутылкой. Там оставалось не так уже и много. – И так всегда. Всю грязную работу делает. И «языка» притащит, и отход прикроет и живой останется. Столько раз с ним ходил за линию, хоть бы что ему. Может, и впрямь «заговоренный» он. – Он опрокинул в себя остатки самогонки и нетвердой походкой направился к двери. – Спокойной ночи всем.

–– Спакойной, дарагой, – отозвался Джугашвили. – Так все и далжно бить. На то он и камандыр, чтоб жывым возвращаться. Отдыхай дарагой, я тоже пайду.

Последним уходил Онопко. Он задул свечу, каким-то умельцем сделанную из орудийного патрона, посмотрел в темное окошко, перекрестился в тот угол, где обычно висят иконы («А еще комсомолец», – мелькнула мысль) и вышел на улицу…

-– Садись, садись, не надо этого, – командир батальона кивнул Андрею на добротный табурет, стоявший возле стола. На вид ему было, лет сорок, отличная осанка, загорелое, волевое лицо, хитрый прищур лукавых глаз. От него исходила какая-то природная душевная доброта, которую не могла скрыть его суровая внешность. – Комдив звонил мне лично из кабинета командующего фронтом. Ох и хорошего вы «языка» привели. Немцы в шоке, теперь у них паника, войска перебрасывают обратно на север. – Он подошел к карте, которой был застелен весь стол и взял в руки карандаш. – Вот смотри. – Ветров встал и тоже согнулся над столом…

–– Вот такие дела.

Комбат закончил водить карандашом по карте и посмотрел на Андрея.

–– От Имени Союза Советских Социалистических Республик и от себя лично хочу поздравить тебя с внеочередным воинским званием. И бойцов твоих тоже, кстати. Список мне предоставишь позже.

Ветров вытянулся.

–– Служу Советскому Союзу!

–– Вот и чудненько. Сейчас чайку попьем и о делах насущных поговорим. – Он повернул голову к двери. – Эй, Семен, принеси-ка нам чайку, а может, и что покрепче!

За дверью раздался топот сапог, и хлопнула дверь. Комбат удовлетворенно кивнул и снова взял в руки карандаш.

–– Соседи наши звонили, просили твою группу «одолжить». По их разведданным, через неделю в Минск приезжает уж очень большая шишка. Если информация верна, то приезжает сам Вильгельм Кубэ, которого Гитлер, лично, назначил генеральным комиссаром Белоруссии.