Убийцы с ужасом осознали, что они совершили не просто убийство, что в те времена не являлось такой уж редкостью, не только братоубийство, что являлось дикостью во все времена. Здесь было что-то еще… Что-то ужасное, угрожающее, леденящее душу, чего ум их не мог постичь. Какая-то зловещая тайна…

Страх, проникший в эти подлые сердца в тот час, не покидал их уже никогда, до самой смерти. С этим страхом братья ложились, с этим страхом просыпались, всегда и всюду чувствовали его мертвую хватку, сжимающую горло…

А Берс тем временем рос умным и любознательным. Силой и ловкостью он далеко опережал сверстников. В драках, которые часто случаются среди детей и подростков, никому не удавалось одержать верх над сыном Чиллы. Он всегда бился с остервенением волка-одиночки, которому не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя. Не оставались в долгу и побежденные. Они наносили Берсу удар, против которого бессильны были и храбрость его, и сила.

– Вместо того чтобы тут с нами драться, лучше отомсти за отца, если ты мужчина! – не раз слышал он за спиной.

Больно ужаленный этими словами, сгорая от стыда и беспомощности, мальчик бежал домой и набрасывался на мать с расспросами:

– Нана! Мне надоело, нана, я не могу больше терпеть эти упреки! Скажи мне, скажи, кто убил моего отца? Где его могила? Почему мы никогда не бываем на ней? Скажи, где мне искать убийц? Почему ты скрываешь от меня правду, позволяя моим кровникам безнаказанно ходить по этой земле? Все попрекают меня этим!

Но мать каждый раз успокаивала сына. Мол, дети и сами не знают, что говорят, они просто пытаются хоть чем-то поддеть его, потому что чувствуют – он лучше их во всем. А зависть, говорила она, заставляет человека и не такое творить. Мальчику, которому только-только исполнилось семь лет, рано еще было знать всю правду.

Зашевелились и курчалинцы, до которых дошли слухи о том, что их племянник не по годам силен и ловок. Братья-убийцы совсем не желали, чтобы на противоположном берегу реки вырос враг, который однажды может явиться к ним с оружием в руках. Они пару раз даже попытались похитить племянника. Но братья Чиллы, вовремя проведавшие об этом, пришли на центральную площадь Курчали и объявили:

– Курчалинцы, то, что вы убили своего брата и нашего зятя, это ваше дело. Мы не вправе спрашивать с кого-то кровь их человека. Но Берс сын нашей сестры, которую вы сделали вдовой. Он родился в нашем доме, подрастает там и стал членом нашей семьи. И если по вашей вине с ним что-то случится, это уже будет нашим делом. Мы спросим за его кровь! Пусть об этом знают в Курчали, пусть об этом знают во всем Нохчмохке, пусть об этом знают все!

Только после этого прекратились попытки убийц добраться до племянника. И Чилла, иссохшая от непреходящей тревоги в душе, немного успокоилась.

Берс уже не играл со сверстниками, он не в силах был терпеть их перешептывания за своей спиной. Взрослые еще как-то сдерживают язык, но дети, как известно, непосредственны и наивны. Они могут наговорить самые ужасные вещи, даже не подозревая, что их слова могут ранить. Они еще не ведают, что язык человеческий – это клинок, который режет глубже и больнее клинка булатного. Потому от ребенка часто можно услышать то, за что взрослый ответил бы кровью.

Берс молча проходил мимо весело играющих детей и исчезал в густом лесу на левом берегу Гумса. Мальчику уже было девять лет. Он считал себя достаточно взрослым, чтобы всегда иметь при себе оружие. И хотя по обычаю не положено было ему пока носить кинжал, с ним всегда был нож, для которого он сам смастерил ножны, висящие на гашнике шаровар.