– Это было осенью девяносто девятого, в начале Второй войны. Мне тогда было одиннадцать – столько же, сколько и тебе сейчас. Русские уже стояли на подступах к городу, и Грозный постоянно бомбила авиация. Люди в спешке собирали вещи и уезжали. Мы взяли все самое необходимое и нагрузили тряпьем и скарбом наше старенькое «жигули»; кое-что упрятали в небольшом подвальчике, что – то собрали в дальней комнате и заколотили дверь досками. Ничего из всего этого, конечно же, не уцелело. Прямым попаданием снаряда все было уничтожено… Мы решили покинуть город на другой день. Под несмолкаемой канонадой дальних взрывов, к которым все уже привыкли, мы улеглись спать. Перед рассветом меня разбудил твой отец. Родители спали в своей комнате. Он зажег свечу, так как электричества в это время в городе уже не было, велел мне сесть и послушать его внимательно. Я спросонья не сразу понял, что происходит, и, протирая глаза, присел на кровати. «Что, опять в подвал?» – спросил я наконец, так как часто, посреди ночи, когда бомбы начинали разрываться совсем близко, нас будили и мы все устремлялись в подвал. Я с братом терпеть не могли такие моменты еще с Первой войны, и всегда просили, чтобы нас оставили в покое. «Нет, – ответил Мурад. – Теперь уже не бомбят». И я только тогда обратил внимание на абсолютную тишину. «Я ухожу на войну» – сказал он спокойно. «Что?» – спросил я удивленно. На что он ответил: «Мы с несколькими ребятами из нашего класса решили уйти на войну. Они скоро должны прийти». «Я тоже с вами хочу» – сказал я как-то машинально. «Нет, – отрезал он, – ты должен остаться с родителями и помогать им. Если мы оба уйдем, это будет слишком тяжелым ударом для них». «А ты им ничего не скажешь?» – спросил я. «Нет, – ответил он, – не скажу. Я тебя для того и разбудил, чтобы ты им сообщил об этом… Ну и чтобы попрощаться с тобой». Он подошел ко мне, я встал и мы обнялись, – Мансур почувствовал ком в горле. Выдержав небольшую паузу, он продолжил: – Я рос с ним, всю мою жизнь мы с ним были вместе… Ему лишь недавно исполнилось семнадцать… Когда он тихо, боясь разбудить родителей, вышел, я так же бесшумно пошел вслед за ним. За воротами его уже ждали друзья. И они ушли, а я стоял и смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду в предрассветных сумерках.

Закончив рассказ, Мансур взглянул на племянника, задумчиво, с глубоко печальным выражением лица взирающего на могилу отца. Он как-то ободряюще похлопал его по плечу и приобнял.

– Вы ведь и после встречались, верно? – прервал мальчик недолгое молчание.

– Да, верно. Но именно в тот день я впервые и явственно почувствовал, что навсегда его потерял.

Они молча постояли так некоторое время, а после племянник, утомленный и обессиленный печалью, сказал:

– Ну что, пойдем?

– Ты иди, я тебя догоню.

Юсуф развернулся и, уходя, вместо того, чтобы направиться прямо к выходу, повернул в сторону и стал бродить по дорожкам между могилами родственников, всматриваясь в имена и даты на надгробных плитах.

Мансур, наблюдая за ним, сказал: «Можете радоваться и гордиться им. Он растет не по годам рассудительным и хорошим человеком. Конечно, иногда он неуправляем и упрям, но это же, – сказал он, слегка улыбнувшись, – ваш сын.

Говоря это, Мансур стоял между двумя могилами. Он присел и, слегка разведя руки в обе стороны, коснулся подножия двух земляных холмиков, под которыми покоились Мурад и Амина, и сказал: «Надеюсь, что вы хотя бы там обрели покой и счастье».

Глава 9

На следующей смене, после завтрака, ребята сели смотреть фильм. Когда он кончился, они пожелали выйти во двор, чтобы поиграть в футбол. «Хорошо», сказал Мансур, и они вышли, разбились на две команды и начали гонять мяч.