– В тебе говорит обида, – задумчиво молвил жрец. – Но грех обижаться на светлого бога. Митра дал понять мне: ваша жертва не станет напрасной. Вы погибнете, и погибнет ваша страна, но на Весах Судьбы ваши души займут достойное место. Вослед вам, поведал он мне, явятся другие, и совладают со Злом…

– Ах, если бы Конан был с нами… – прошептала Дарис, и Парасан без лишних слов понял, какого Конана она имеет в виду.

– Конан еще придет, я верю, дочка, и одержит победу. Ему на роду написано побеждать.

– А что делать нам, отец? Властны ли мы что-то изменить в своей судьбе?

– Тайанцы будут сражаться и умрут, как подобает героям, – сказал Парасан. – Только так мы сможем приблизить торжество Митры и оправдать жертву, которую Солнцеликий обречен принести на Алтарь Судьбе. А от нас с тобой потребуется особое мужество, дочь моя, ибо смерти нашей назначено быть особенно ужасной… Впрочем, у тебя всегда найдется иной выход.

Глазами он указал на кинжал, висящий на поясе правительницы. Дарис поймала его взгляд и отстранилась.

– Нет, Парасан, – твердо молвила она. – Я останусь с моим народом. Я буду сражаться до конца, до победы, как сражалась бы, не скажи ты мне всего этого. Но я благодарна тебе. Пусть двое несут тяжкую ношу; это всё лучше, чем один… Можешь быть уверен, отец, Митре за меня не будет стыдно!

– Я знал, что ты это скажешь, дочь Тайи и Авзара, – тепло заметил Парасан и обнял Дарис.

Горячие слезы снова брызнули из старческих глаз. Очи Дарис были сухи, ибо она была правительницей гордой Тайи и не имела права на слабость.

– Проклятые тайанцы дерутся, точно свора демонов! А мои подданные мрут один за другим, сотня за сотней, тысяча за тысячей!

Тхутмертари с усмешкой взирала на беснующегося подле нее царя змеядов. Она восседала на огромном и черном, как сама Ночь, жеребце; очи коня пылали алым, и напоминал он более не верное животное, а зловещего слугу из Преисподних Миров. Роскошные золотые волосы девушки были схвачены на затылке блестящей серебряной лентой. Из одежды на ней были только нагрудные чашечки, сделанные в форме ухмыляющихся человеческих черепов, узкий пояс, оставляющий открытыми бедра, и легкие сандалии с вытянутыми носками, напоминающими морды змей. Голову ее венчала стигийская корона со вздыбившейся золотой змеей и бесчисленными рубинами, пылающими в лучах заходящего солнца, как капли крови. От золотой фигуры королевы исходил яркий свет, ее было видно издалека.

Видели ее и тайанцы, всё еще удерживавшие холмы вокруг своей столицы. Стрелы то и дело падали вокруг Тхутмертари, а иные чуть не задевали ее. С откровенным презрением повелительница змеепоклонников игнорировала их. Вот еще одна стрела понеслась с вершины холма, целя прямо в горло девушке. Но взметнулась золотая рука и поймала летящую стрелу. Ледяная усмешка ни на мгновение не исчезла с неотразимых рубиновых губ. Танатос, проследивший полет стрелы и втайне надеявшийся, что она, стрела, достигнет своей цели, на пару мгновений запнулся. Но, увидев, как верховная жрица одной рукой переломила тайанскую стрелу, поспешил забыть о своих тайных помыслах и вновь переключился на проклятых солнцепоклонников.

– Так что ж ты хочешь от меня, Танатос? – проговорила королева, когда проклятия змеядского царя стали утомлять ее. – Ведь это твои подданные терпят поражение от солнцепоклонников.

Акках задохнулся от бешенства. Ростом и силой он превосходил любого из людей. Пеший он доставал головой до головы Тхутмертари, которая сидела на коне. На поясе у царя змеядов висел длинный волнистый меч, настолько огромный, что его, наверное, не смогли бы поднять двое здоровых мужчин, не то что сражаться им.