Шел шестой день полета.

– А что там на самом деле? – спросил Сколари, подсевший к ней за ланчем.

– Ничего, – ответила она.

Он наклонил голову.

– Должно же быть что-нибудь.

– Ничего. Кроме тумана.

– А откуда тут туман?

– Водород и гелий. И еще несколько газов. Это в нашей вселенной есть неупорядоченности, а эта – холодная, торжественная.

– Как же так получилось? – осведомился он.

Хатч пожала плечами.

– Ничто крупное здесь не способно сформироваться. Это как-то связано со значением гравитационной постоянной. Физики утверждают, что настоящий вопрос заключается в том, откуда у нас планеты и звезды?

– А здесь есть отличие в силе гравитации?

Оба принялись за десерт. Хатч взяла ананас и банан с ломтиками сыра на тоненьких кусочках ржаного хлеба. Она пожевала, некоторое время обдумывала вкус, потом кивнула.

– Здесь значение гравитационной постоянный намного ниже, чем в нашей вселенной. Поэтому ничто не формируется. Хочешь взглянуть, на что это похоже?

– Разумеется!

Хатч приказала Биллу вывести изображение на экран передней телескопической камеры.

Лондон исчез, сменившись туманом.

Сколари наблюдал за этим несколько минут, потом покачал головой.

– Как будто я вышел прогуляться и иду быстро, а туман вокруг расступается.

– Если вообще идешь.

– Хатч, – проговорил он. – Догадываюсь, что сенсоры здесь не работают.

– Совершенно верно.

– Поэтому на самом деле ты не знаешь, есть там что-нибудь или нет. Впереди.

– Столкнуться с чем-нибудь невозможно в принципе, – заверила она. – Крупные объекты здесь не формируются.

– А как же другие корабли?

Она поняла, что на самом деле его это не беспокоит. Казалось, Сколари вообще ни о чем не тревожился. Но путешествие через гиперпространство зачаровало и озадачило бы любого. Особенно из-за ощущения медлительности. И из-за обманчивых теней в тумане. Их создавали прожекторы корабля, всего-навсего.

– Согласно теории, – сказала она, отвечая на этот вопрос в тысячный раз, – наш маршрут уникален. Мы создаем своего рода складку, посредством которой протыкаем пространство: она исчезает, когда мы выходим из нее. Поэтому столкновение с другим кораблем или даже встреча с ним исключены.

Вошел Найтингейл, заказал что-то в автобаре и подсел к ним.

– Интересный вид, – заметил он.

– Можно сменить.

– Нет, прошу вас. – Он смотрел зачарованно. – Это прекрасно!

Она взглянула на Сколари, который вгрызся в яблоко.

– Люблю все необычное, – произнес он.

Однако беседа сразу же угасла.

– Вы планируете вернуться на Пиннакль, Рэнди? – наконец спросила Хатч. – Или думаете принять другое назначение?

– Я в отставке, – ответил он таким тоном, что они сразу поверили.

И поздравили.

– Куплю домик в Шотландии, у моря, – продолжал он.

– В Шотландии? – удивилась Хатч. – Что же вы будете там делать?

– Там еще кое-где сохранилось пустынное взморье, – пояснил он. – А мне нравится уединение.

– И как вы будете проводить время? – не отставала Хатч.

Он налил себе кофе.

– Полагаю, в первый год я не буду делать ни-че-го.

Сколари кивнул.

– Наверное, это приятно. – Потом он заметил, что Найтингейла могли бы взять преподавателем в Техасском университете, и добавил, что очень неплохо было бы спустя столько лет снова встретиться с друзьями. – Рэнди, а вам не хочется написать мемуары? Ей-ей, это была бомба!

Несомненно, Сколари знал, что Найтингейл своего рода знаменитость, но, вероятно, не знал всех подробностей.

– Нет. – Найтингейл напрягся. – Не думаю, что достаточно много людей сочтут историю моей жизни вполне увлекательной.

Опыт подсказывал Хатч, что она и ее пассажиры привяжутся друг к другу. Иначе между ними уже возникла бы глубокая антипатия. Маленькие группы в длительных полетах всегда следовали одному из известных поведенческих шаблонов. Несколько лет тому назад некий социолог, находящийся на борту корабля, изучил определенный феномен и присвоил ему свое имя. Эффект Кабла. Как и следовало ожидать, группа разделилась на две части: с Найтингейлом, с одной стороны, и с кем-то еще – с другой.