Ф. М. Достоевский говорил об образовании реальном, массовом. Но в эти же годы образование могло быть другим, более прогрессивным, ибо в России существовали уже идеи и опыт, которые, к сожалению, не были востребованы государством и обществом. И в первую очередь не были востребованы в полном объеме (как целостная система) идеи и практические находки современника Достоевского – К. Д. Ушинского.

Л. Н. Толстому достаточно было бы автобиографической трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность», исследующей «диалектику души», для того, чтобы встать вровень с великими нашими земляками. Но Лев Николаевич сформулировал идею свободного воспитания и в соответствии с ней создал свою Яснополянскую школу, разработал необходимую школьную, учебно-методическую литературу, которая и сегодня во многих отношениях остается отличным примером для образования.

Есть и другие блистательные примеры. Дело не в их количестве. Главное в том, что представители прогрессивной отечественной мысли усматривали генетическую связь между двумя фундаментальными понятиями – «патриотизм» и «образование». Более того, возрождение России они усматривали и в воспитании чувства национального самосознания, чувства любви к Родине.

С. Н. Булгаков писал: «Мы осознаем себя членами нации потому, что мы реально принадлежим к ней как к живому, духовному организму. Эта наша принадлежность совершенно не зависит от нашего сознания; она существует и до него, и помимо него, и даже вопреки ему. Она не только не есть порождение нашего сознания или нашей воли, скорее, наоборот, самое это сознание национальности и воля к ней суть порождения ее в том смысле, что вообще сознательная и волевая жизнь уже предполагает для своего существования некоторое бытийственное ядро личности как питательную, органическую среду, в которой они возникают и развиваются, конечно, получая затем способность воздействовать и на самую личность»[95]. По Булгакову, национальность опознается через интуитивное переживание действительности или через мистический опыт; инстинкт переходит в сознание, а сознание становится самопознанием. Другими словами, слепой инстинкт национальности становится зрячим, переходит в сознание, перемешивается как некоторое глубинное, мистическое влечение к своему народу, как любовь, «как некоторый род эроса, рождающий крылья души, как нахождение себя в единстве с другими, переживание соборности, реальный выход из себя…»

Существенны три замечания: национальное чувство, национальное сознание могут известным способом воспитываться, равно как и извращаться; национальность – органическая, но не высшая форма человеческого единения, так как она не только соединяет, но может и разъединять; познавать самих себя в национальном смысле мы можем посредством изучения национального творчества, материализованного в отдельных его продуктах.

В начале XX в. С. Н. Булгаков писал, что «нации не существует без исторического покрова или облегающей его скорлупы. Эта скорлупа есть государство. Конечно, есть нации, не имеющие своего государства; нация в этом смысле первичнее государства. Именно она родит государство как необходимую для себя оболочку. Национальный дух ищет своего воплощения в государстве…»[96] И уточнял: государство есть в нас; из отдельных проявлений национального патриотизма рождается государственный патриотизм.

Он признавался в том, что русское государство дорого ему не как государство вообще, не как известная форма правопорядка, а как русское государство, в котором его народность имеет свой собственный дом и в котором другие народности могут чувствовать себя как дома.