– Мне бы заехать переодеться, – без особой надежды робко сказала Лена, на которой под пуховиком по-прежнему было слегка помятое красное платье и туфли на десятисантиметровом каблуке.

– Некогда! – отрезал Павел Петрович. – И так сойдёт. Даже лучше, наряднее.

Всю жизнь Лена ощущала себя невзрачным путником, бесцельно бредущим в никуда по обочине бесцветной магистрали существования, подобной этой замызганной автостраде. Мимо проносились огромные фуры, гружённые товарами люксовых брендов, шикарные лимузины с толпами бизнесменов, спортивные кабриолеты со звёздами шоу-бизнеса и такие вот тонированные джипы. А она была кем-то вроде призрака, тени, бесполезного астероида на далёкой и холодной орбите, чей смысл существования заключается лишь в раскладывании масел и присадок по полкам. Нелюбимая падчерица, подай-принеси низшего звена. Даже по сравнению с не самой успешной матерью её собственные достижения выглядели всего лишь тенью от тени.

– Почему именно я? Зачем я вам? – спросила она в упор.

Постепенно тревожные мысли вытесняли радужные впечатления прошедшего дня. Отрезвляющая реальность грязно-серой трассы беспощадно выбрасывала с просторов голубых мечт на грешную землю Отечества, где уже одна только мысль о жизни в комфорте и роскоши отзывается угрызениями совести и тяжестью в районе печени.

– Так, давай договоримся: наедине зовёшь меня на «ты». Мы же доверяем друг другу. А вот на людях необходимо соблюдать протокол и выкать. В культурном обществе принят такой этикет.

– Хорошо, мистер важный господин. Так зачем я тебе?

– В наше время люди вырождаются, деградируют, мельчают… Жидеют, одним словом. По-настоящему сильных и волевых очень мало. Слабые видят в них выгоду и используют, пьют соки, заглушают их свет тоннами бюрократии, маркетингово-коммунальной бухгалтерии, серой бытовухой, а самое главное – повсеместной ложью и тотальным лицемерием. Слабых сегодня намного больше. А мне нужен именно сильный человек, – как твоя мать, или даже сильнее. Человек, которому можно доверять, который не боится запачкать руки, не боится переходить за грань и пойдёт до конца, если придётся. Ты же знаешь, что это такое?

– Вполне возможно, – пространно ответила Лена, вспомнив свои пару недель в СИЗО за драку с ментом.

Ответ собеседника почему-то успокоил девичье сознание, вопросы в голове временно умолкли. Лена отвернулась к окну и принялась любоваться снежными заносами, вздымающимися белоснежными холмами, словно тот порошок на тумбочке. Машина свернула на неприметную колею, уходящую в лес перпендикулярно дороге. Метров через двести показался солидный с виду посёлок или СНТ без каких-либо опознавательных табличек, спрятанный от посторонних глаз за высоченным металлическим забором. Через охраняемый КПП они подъехали к автоматическим воротам, за которыми виднелась крыша большого металлического ангара длиной метров пятьдесят, наполовину зарытого под землю. Джип заехал на очищенную асфальтированную площадку перед ангаром и встал рядом с несколькими другими машинами.

«Символично», – подумала Лена, оглядывая куцый скат полукруглой крыши без окон и дверей, выглядывающий из-под снега, словно верхушка обрезанного батона. Полулегальное производство в полузакопанном ангаре в неприметном пригороде.

Обойдя ангар по кругу, они залезли в старый и с виду заброшенный военный кунг, вросший в землю возле забора. В нём был хитроумно скрыт широкий подземный туннель-вход. Вместительный ангар оказался внутри чем-то вроде небольшого высокотехнологичного мини-заводика. В правой части расположился огромный агрегат метров десяти в длину, вокруг которого муравьями суетились трое рабочих в белых халатах и с масками на лицах. Стальная махина блестела высокими трубами, непонятными блоками, разноцветными лампочками, мониторами и гудела словно потревоженный улей. Периодически из задней части с шипением вырывались облака белого пара. Лене пришло в голову, что этот железный монстр напоминает здание какой-нибудь католической церкви, вроде Нотр-Дам-де-Пари, с двумя трубами-башнями у входа и пристроенными папертями с боков. Монотонное гудение – это невинно-обречённое пение мальчиков церковного хора, а возносящиеся к небу шипящие струи пара – исповеди грешников, стравливающих давление совести через занавешенные окошки кабинок уединения. Или это дым магических ритуалов, творимых тёмными адептами в масках в мрачных церковных подземельях.