– Долла́рах, – зло поправила она. – И на кой тебе, охламону, долла́ры? Ты хоть знаешь, как они выглядят?

– Маленькие, желтенькие – золото, в общем.

– Вот твое золото, Петя.

Но долго выражать отношение она уже не могла. Ведь и пуговицы у пальто выросли на мужскую сторону. Ясное дело, разделение труда: он мозг, она – вроде как руки.

Тут еще – накликала – Петр заявился.

– Сашута, понимаю, я не в праве… Но если б ты согласилась помочь!

– Сколько надо?

– Нет, я не то… Ну, не могла бы ты родить мне таблеток от алкоголя?

– Чего-чего?

– Пойми правильно – Сане ничего говорить не надо. Я сам все сделаю, ему никаких хлопот…

Выставила за дверь и Сане не сказала, конечно. И так самочувствие – родить летающую тарелку и улететь… Она уже подустала и отталкивала Саню, когда он с намерением приближался:

– Надумаешь какой-нибудь шпиндель, а я потом мучайся.

– Я же слесарь! – обижался Саня.

А когда кто-то наклеветал, что без него был Петр, он вскипел:

– Понятно! Ну гляди! – и побежал разбираться.

– Саня… – растерялся Петр.

– Я-то Саня! – раскачивал он пыл.

– А я вот, – Петр развел руками, – все пью…

Саня огляделся: одна циновка на полу, по углам икебана из бутылок. И вдруг пожалел его за такую японскую жизнь.

– Наливай.

– Твоя Сашута – золото, – убеждал Петр.

– Не трожь мою жену. Она тебе не Сашута. – И вообще слово «золото» он больше слышать не мог.

– Я не в том смысле. Святая женщина!

– А таблеток она тебе соорудит, – свеликодушничал Саня.

– Богородица!

Таблетки удались на славу. Петр, говорили, пить бросил.

Но запало его прощальное глупое слово. Если по уму – не такое и глупое. Пьяный – что малый. Устами младенца… А что?

– Сдурел, – равнодушно пожала плечами Саша, только он намекнул. Но постепенно и самой стало нравиться. Представить, как называют за спиной… И вообще нет проблем.

Готовились благоговейно. Недели за две стали говеть.

– Што, робяты, на этот раж удумали? – Бабка приехала моментально.

Когда началось, Саша обрядилась в белую рубаху. Бабка не нарадовалась на порядок.

Послышались стоны, «ох-хо-хо, – подумал Саня, – ох-хо-хо». Временно стихло – и опять невыносимые, совсем уж дикие звуки. Он не стерпел и ворвался в комнату. Бабка взвизгивала, заходясь нечеловеческим смехом.

Он взглянул на постель.

– Это что, ясли?

– Каки яшли? – выдавила бабка. – Каки те яшли?

– В каких Бог родился.

– Батюшки-шветы, корыто! Да ишшо и с трешшиной! Ох, детки…

Бог дал – Бог и взял. Сидели молча на кухне, кто-то позвонил в дверь.

– Петя! – обрадовался Саня. – Проходи, по маленькой. Дай стакан, – скомандовал жене.

– Благодарю, теперь ни грамма, – младенчески улыбнулся Петр. Он был в глаженом костюме, белой рубашке и протянул Саше букет: – Моим спасителям.

– Как живешь? – поскучнел Саня.

– Если б не вы… – (Саня остановил рукой.)

– Устроился в ателье, зарабатываю нормально. Я ведь всегда неплохой электромеханик был, – потупился он, но тут же благодарно воспрянул: – Вам не надо починить стиральную машину?

Им были обещаны ловкость и сила. Только стерпеть рвущий скачок – и распадется все, что стесняло, простор овеет вольной волей, наступит блестящая, яркая жизнь. И лишь показалось, что час их приспел, как ушлые ринулись вперегонки, спеша, мельтеша и толкая друг друга.

Вначале здесь стало тесней, чем прежде: полутьма качала, мерк вверху полусвет. Но было движенье, кружившее головы. Сперва не быстро, но ускоряясь, влекли их тьма и струенье потока, неся в сужавшуюся вокруг тесноту. Повеяло страхом, а скорость росла, как вдруг впереди забрезжило снова – и все, напрягшись, рванулись туда.

Внезапно путь преградила стена, как будто в насмешку светившая дырами. За ней был простор и, конечно, то новое, но тьма западней замыкала дорогу. Они еще пытались развернуться, выгибая тела и пружиня мышцы, – но смертный поток несдержимо стремил, и сил для возврата уже не хватало.