Старая застарелая рана ноет по привычке. На собственной шкуре испытал, каково это ребенку – без матери остаться. И пусть все давно закончилось, но я и врагу не пожелаю… Да и не враг мне Василиса!

– Ты на девчонку нахлобучить решил? – выйдя, смотрю в упор на майора.

– Да больше некому, Борь, – вздыхает он. – И соседи говорят…

– Нет, она не могла, – категорически мотаю головой. – И мотивов у нее нет.

– Из личной неприязни, или по глупости. Да мало ли, Борь. Мне только ленивый не доложил…

– Слишком примитивная версия, Гена, – со всей серьезностью надуваю щеки. – Если сейчас закроем соседку, то настоящего злоумышленника точно не найдем.

– И что тогда? – расстроенно смотрит на меня майор. Замирает напряженно. Хоть мы с ним в одной весовой категории, но я по должности выше стою. Поэтому со мной особо не поспоришь.

Да и я прекрасно понимаю, о чем он думает. Глухарь светит. А он никому не нужен. Вообще никому.

– Думаю, СК заберет дело к себе и свяжет его с моей текущей деятельностью, – замечаю глухо.

– А, ну если так, – с облегчением выдыхает Генка. Вернувшись на кухню, торопливо собирает бумаги, официально приносит извинения Василисе и смывается из квартиры.

– Спасибо вам, – шепчет девчонка. – Если бы не вы, меня бы забрали, – всхлипывает горько. – Я не знала. Не видела ничего. Пока Анна Григорьевна в дверь не позвонила…

5. Глава 4

– Разберемся, – киваю я. Ясен пень, Василиса не при делах. Где бы она гранату достала, и как бы ее прицепила. Тут специалист действовал, и наверняка не один. Пугают меня. Зря стараются. Я и так пуганый. – А где Степа? – оглядываюсь по сторонам.

– В спальне, плачет, – всхлипывает Василиса и со всех ног кидается к сыну. Подойдя к открытой двери, замираю в проеме.

– Мама, мамочка, – рыдает мальчишка, прижимаясь к ногам матери. – Я думал, они тебя арестуют, и я останусь один.

Вот он – страх маленького человечка, очень беззащитного и уязвимого.

– Борис Николаевич вовремя вмешался, – гладит сына по спинке Василиса. И сама чуть не ревет. Бедная баба. Непутевая какая-то, легкомысленная. Приглядеть надо за ней. А то еще вляпается в историю.

– Степа, пойдем, посмотрим, как гранату будут обезвреживать, – предлагаю ребенку, стараясь отвлечь. А то так до китайской пасхи рыдать можно.

– Правда? Можно посмотреть? – утерев слезы, в восхищении смотрит на меня мальчик. – А я думал, никого не пускают.

– Нам разрешат, – улыбаюсь я и тут же замечаю встревоженный взгляд мамаши.

– Борис… Николаевич… – вскидывается она. Замирает в ужасе. И глаза, твою мать. Какие-то они у нее говорящие.

– Все нормально будет, Василиса Анатольевна, – подмигиваю небрежно.

– Нет… Мне страшно. Степа – моя жизнь. Пожалуйста, не надо, Борис Николаевич, – умоляет она.

– Не будем, – улыбаюсь ей. И неожиданно понимаю, что хочу сделать. Поцеловать. Защитить. Да ну на фиг! Я ее сегодня только впервые увидел!

«Идиотизм какой-то! Оголодал ты, Боря. Надо найти кого-нибудь вместо Анечки и вдуть», – ругаю сам себя, украдкой разглядывая Василису. Красивая. Утонченная. Попа упругая, как орех. Такую девочку любить надо. Преклоняться. А я, охломон, не умею. Даже с какого боку подойти – не знаю.

– Ты где там застрял, Зорро? – окликает меня Гена. Вот спасибо! Понимаю, что я сейчас не при исполнении, и весь двор знает мое погоняло со времен детского сада. Но теперь, когда на губах Василисы расползается улыбка, мне любого прибить охота.

– Иду, – откликаюсь резко.

– Можешь не спешить, все уже обезвредили. Только в акте распишись, бро, – глумится майор. И мне почему-то хочется всечь ему в будку.

– Благодарю! – протягиваю руку саперам.