–Але!

В трубке, словно из небытия, раздался уже забытый ненавистный голос брата.

–Привет Фрицевна,– хрипло произнес он,– что никогда не позвонишь, не спросишь, как мать, как я, например?

–Интереса особого нет,– огрызнулась она,– мог бы и сам позвонить, если любопытство замучило.

–Не очень-то замучило,– хмыкнул он в ответ,– мать у меня живет, ты бы приехала, да забрала.

–Ты ее любимец,– заорала она в трубку,– вот пусть у тебя и живет.

–А она у тебя хочет,– угрюмо пробормотал он,– плохая она, приезжай. Как-никак, а мать она тебе.

–Ты бы лучше ей напомнил,– жестко оборвала она его,– а то, когда жареный петух в жопу клюнет, сразу родных вспоминают. Что у нее там приключилось?

–В погреб она упала, совсем слепая стала. Она у бабы Пани гостевала, а у той погреб открыт был, вот она туда сослепу и сверзнулась.

–Руку, ногу сломала?– без интереса спросила Люба,– ты бы к хирургу, а не ко мне обратился. Положи в больницу. Мне тебя учить надо? Или у матери спроси, что делать? Ты ведь всю жизнь за ее спиной сидел, а теперь, как заболела, хочешь ее с рук сбыть. Ты, братик, как сволочью был, так сволочью и остался.

–Да ладно тебе сволочится,– остановил он ее,– она ребро сломала, а оно печень пропороло. Пожелтела она вся. Еще неизвестно, успеешь ли ты приехать. Очень она плоха, почти ничего не ест. И обезболивающее ей каждый день колют.

–Это ее бог за мои слезы наказал,– прошептала Люба,– ладно, говори адрес, я должна с работы отпроситься.

–А ты кем работаешь?– поинтересовался Володя,– наверное, большим начальником?

–Не твое собачье дело,– обозлилась она,– диктуй адрес, спать уже пора.

Он не стал настаивать, полагая, что можно будет обо всем поговорить, когда сестра приедет, на всякий случай напомнил адрес, даже объяснил, как теперь лучше добраться, и повесил трубку. Только тогда Люба подумала о том, что не спросила брата, кто дал ему ее телефон, но решив, что спросит при встрече, пошла в душ.

На следующий день, взяв отгул, она села в поезд и, уткнувшись в книгу, почувствовала, что ничего не понимает. «Ишь,– с раздражением думала она,-понадобилась я им. Когда у них было все хорошо, то обо мне никто и не вспомнил. Столько лет прошло. И вдруг: зрасьте, я ваша тетя. Если бы ни мать, не поехала бы, хоть бы они все там попередохли. Но вдруг умрет, потом всю жизнь будешь каяться. Вся пожелтела, значит, дело плохо. Скорее всего, никуда ее везти не придется».