Первые полгода было особо тяжко – тюрьма, небо в клеточку. Затем – этап и зона. Пахал, как раб, на кирпичах. Не жаловался, молчал. Спасала фронтовая закваска да мысли о семье. Как они там без кормильца?.. После смерти Сталина Афанасий получил режимное послабление переводом в гараж механиком, да и гармошка выручила. В неволе ведь тоже люди – слушать его виртуозное исполнение нравилось сидельцам, да и тюремному начальству показатель повышался по культработе. В августе 1954 года состоялась долгожданная встреча с женой – приехала на «свиданку». После тщательного осмотра и прочих унизительных процедур выделили супругам комнату с суточным пребыванием – без надзора.

В колхозе в это время творилась председательская чехарда: за три года сменилось четыре руководителя. Производственные показатели балансировали на нижней отметке, как в бензобаке у горе-водителя. И никакие дутые сводки наверх не спасали от бесхозяйственности и руководящего пофигизма. Расслабились. Диктат сгинул. Выползала «Оттепель».

Мария трудилась на ферме дояркой – вставала затемно и возвращалась по темноте. Дочка с сыном были на попечении матери Афанасия. Частенько, далеко за полночь, засиживалась у окна, уперев взгляд в бескрайнюю темноту. Не было сна, да и с аппетитом были качели, что не ускользнуло от пытливого взгляда свекрови. Уж, не на сносях ли голуба?.. Хотела было попытать, да прикусила до поры язык: не время ещё.

А деревня потихоньку начинала бурлить: бабы по своему «телеграфу» отстукивали по ушам друг дружке новость – «Наша-то скромница-председательша нагуляла!.. Была шкидлой пучеглазой, а тут, глянь, округлилась пышкой!»..

А в декабре пятьдесят четвёртого к полуночи в родном доме объявился Афанасий! Худой, поросший густой щетиной и с серебряными висками… Подхватив с порога подкошенную в ногах жену, наш страдалец крепко обнял своё сокровище. Обвив шею супруга, Мария застыла, вжавшись в грудь родного-долгожданного. Постанывала. По щекам ручьем безостановочно текли слёзы. Детки испуганно выглядывали из-за спины бабушки на незнакомого в замызганной фуфайке и чёрной цигейковой шапке дядьку…

Долго задерживаться в некогда родной деревне не стал Афанасий: тошно было за прошлое, да и Марию поедом ели бабы. И об этом сыну доложила мать нашего героя.

В двадцати километрах открылся новый лесопункт. Туда-то и отправился наш Афанасий с семьёй своею…

…Вставая по ночам, на цыпочках подходил к люльке, где мирно посапывал сынок-последыш. Родился недоношенным, слабеньким, но благодаря крёстной матери, стойкости, любви и терпению самой Марии преображался малыш в крепкого розовощёкого карапуза.

– Всё сомневаешься? Да, твой это, твой!.. Вон и ямочка на подбородке и нос лопаткой, – прыснув смешком, тихо произнесла подошедшая жена.

– Да, я это просто так… давно не видел. Даже не верится – лягушонок лягушонком! А глянь в кого растёт!

– В тебя, в тебя. Тоже гармонистом будет. Всё. Пошли спать.

Из немногочисленных игрушек для маленького Вити самой любимой стала… гармошка. В пять лет он уже начал состязаться с отцом в «музыкальных картинках» – публичных выступлениях на лавочке перед домом. А, учась в первом классе, впервые появился на клубной сцене посёлка с гармонью на груди. И тут у Афанасия в голове созрела задумка, о воплощении которой мечтал он несколько лет…

Накануне восьмого марта у клуба колхоза, где когда-то председательствовал Афанасий, остановился лесопунктовский автобус с юными артистами-школьниками. Зал был полон. Публика, состоявшая в основном из принаряженных женщин, с нетерпением ожидала представление юных соседей.