Они уходили. Постепенно отдельные силуэты терялись, но мне казалось, что я вижу, все равно вижу блеск доспехов первых трех воинов. Колонна шла, а солнце садилось, окрашивая идущих на войну людей в алый цвет.

Мне стало очень холодно и тоскливо. Я повернулась и пошла назад. Когда тяжелая дверь закрылась, оказавшись в полной темноте, я наткнулась на стенку и больно ударилась лбом. В здании было теплее, но я все равно не могла согреться. Спускаясь по ступенькам, я вдруг заметила темный силуэт. Мне показалось, что за углом стоит человек с бледным лицом и длинными когтями вместо рук. Я закричала и побежала вниз.

Когда я вернулась в комнату, то, не раздеваясь, легла под одеяло и сразу, как ни странно, уснула. Когда проснулась, было уже темно. Меня знобило, голова гудела, мне с трудом удалось слегка приоткрыть глаза: веки будто бы налились свинцом и каждый взгляд вправо или влево отдавался болью. Было тяжело дышать. Я сильнее укуталась в одеяло, которое намокло от моего пота.

В дверь постучали, и вошла мама с большим подсвечником. Ее зеленые глаза с золотистым оттенком (точная копия моих) были печальны.

– Люси, дорогая, ты спишь в одежде? Что с тобой? – она подошла ближе и положила свою руку мне на лоб. – Ты вся горишь!

– Мама, я видела чудовище в коридоре! С длинными ногтями.

– Не говори глупости, моя девочка! Сейчас я пошлю за знахарем.

Последующие два месяца я помню смутно, их я с трудом пережила в своей комнате. Часы, проведенные на крыше, дали о себе знать – я заболела воспалением легких. Так сказал лекарь. Днями и ночами я горела, будто в печи, и постоянно кашляла. Кашель приносил боль: в груди что-то клокотало и легкие сотрясало от вырывающейся наружу густой слизи. О видении своем я быстро забыла. Мама и лекарь не отходили от меня, около кровати постоянно дежурила прислуга. Удивительно, но с отъездом дедушки замок вновь наполнился людьми: новыми конюхами, горничными, поварихами. Когда наконец болезнь отступила и я смогла выйти из замка, уже наступило лето. Я шла по мощеному двору, как в первый раз. Меня шатало, кровь стучала в голове, а в глазах темнело. С обеих сторон меня поддерживали под руки.

Пожалуй, в период болезни мы с мамой особенно сблизились. Я была похожа на нее внешне: золотисто-русые волосы, зеленые глаза с медовым оттенком. Единственное, что я унаследовала от отца, – это немного вздернутый кверху нос и маленький рост. Мама же была высокой женщиной с бледной кожей.

Время тянулось медленно, вокруг меня вновь было собрано большое количество гувернанток. К прежним дисциплинам прибавились новые: танцы, живопись, литература. Я оказалась заточенной в замке – снова мне нельзя было одной покидать его пределы. Больше всего мне не хватало прогулок верхом.

Мое обучение, как я узнала позже, вообще было чем-то из ряда вон выходящим. Женщинам в то время в наших землях не давали практически никакого образования – только знатным и то все больше по домоводству. Говорили, что до первой таркской войны были сельские и городские школы для мальчиков. Но в тяжелые времена их почти все закрыли. Простые люди теперь жили ремеслами, сельским хозяйством и платили дань в казну княжества.

Что касается прогулок верхом, здесь у меня были определенные сложности. Прислуга этого делать не могла, мама не любила, дружинникам было неположено кататься со мной. Оставался только управляющий Драган. Но и здесь не обошлось без проблем. Мама почему-то ненавидела Драгана, редко к нему за чем-нибудь обращалась и смотрела на него с неприкрытой злостью. Конечно, изредка она просила его покататься со мной, но и тут были трудности – я сама его немного боялась. Его сухое бледное лицо, черные глаза и шрам через весь лоб и левую щеку вызывали во мне страх. Наши редкие прогулки проходили в молчании.