– Прошу прощения, сэр, – задыхаясь обратился он к Хилари. – Я подумал, это срочно, сэр. Полковнику, сэр.

– Что – «полковнику», Маулт? – довольно раздраженно перебил его старикан.

Вместо ответа камердинер выставил поднос на вытянутых руках перед своим хозяином. На нем лежал конверт с отпечатанными на пишущей машинке заглавными буквами:

«ПОЛК. ФОРРЕСТЕРУ».

– Он лежал на полу в вашей спальне, сэр. Прямо у дверей, сэр. Я подумал, это срочно, – повторил Маулт.

Вытащив из конверта листок с каким-то посланием и пробежав его глазами, полковник Форрестер повел себя в точности так же, как его племянник в аналогичной ситуации несколько минут назад. То есть на некоторое время застыл безо всякого выражения на лице. Затем слегка покраснел и повернулся к Хилари.

– Дружочек, на два слова… – Старик свернул прочитанный листок. Руки его заметно дрожали.

– О чем речь… – начал было Хилари, но тетушка прервала его:

– Нет!

– Клу, позволь уж мне…

– Ни в коем случае. Как я вижу, ты тоже попал на крючок, – сказала она, – и мне нужно знать, на какой именно. Я говорю: на крю…

– Я тебя слышу. Но нет, Клу, не могу, дорогая. Это неловко и неуместно.

– Вздор, Фред, я настаиваю… – Голос ее сорвался на какой-то неожиданный стон. – Сядь сейчас же, Фред. Хилари!

Хилари ринулся к дяде, и вместе они кое-как усадили того на ближайший стул. Миссис Форрестер запустила узловатую кисть в нагрудный карман мужа и вытащила оттуда маленький флакон.

– Бренди! – скомандовала она, и Хилари тут же поднес ей бутылку с сервировочного столика, оставленного для гостей Мервином.

– Это движок. Стучит неровно, – сказал мистер Смит на ухо Трой. Затем он быстро отошел в дальний конец комнаты и распахнул окно. Вихри снега тут же ворвались внутрь, хвойные лапы на елке зашевелились, «букет поцелуев» закрутился во все стороны.

Полковник все еще сидел на стуле – с закрытыми глазами и взъерошенными волосами, он учащенно дышал.

– Со мной все в полном порядке, – просипел он наконец. – Было бы из-за чего поднимать шум.

– Никто ничего не поднимает, – отозвалась его решительная супруга. – Не могли бы вы теперь закрыть окно, Смит? Спасибо.

Тело Крессиды охватил приступ дрожи – продолжительной и наглядной, от макушки до пяток.

– Хорошо хоть без обморока, – шепнула она Трой. Та не прореагировала.

– Вот уже гораздо лучше, – произнес полковник, открывая глаза. Остальные вздохнули с облегчением.

Образ этой живописной группы, собравшейся в гостиной словно для того, чтобы позировать, глубоко запечатлелся в памяти Трой: пожилой офицер с прикрытыми веками изо всех сил пытается восстановить дыхание. Хилари – в вельветовом пиджаке сливового цвета, как всегда элегантен, но весьма взволнован и смущен. Крессида развалилась в кресле с золотистыми ручками в позе недовольной, но обольстительной. Миссис Форрестер с руками, скрещенными на груди, внимательно наблюдает за мужем с расстояния не более двух шагов. А сухонький старикан кокни в роскошной, дорогой домашней куртке рассеянно описывает круги вокруг праздничной елки.

В богатых усадебных декорациях, при своей старомодной чинности картина эта прекрасно подошла бы в качестве сюжета любому увенчанному славой мастеру эдвардианской жанровой живописи – Орчардсону или еще больше – достопочтенному Джону Кольеру[42]. Название могло быть, например, просто «Письмо». Ведь оно все еще лежало на ковре – там, где его уронил полковник, – и составляло, несомненно, эмоциональный центр композиции.

В довершение этого безнадежно отжившего, допотопного сюжета мистер Смит вдруг прервал свое бесцельное движение и застыл как вкопанный, а миссис Форрестер, Хилари и Крессида будто по команде повернули головы и уставились на одинокий белый клочок бумаги.