– Слушай, Мага, оставь их в покое. Вспомни голубей, которых мы в детстве жарили на костре.

Голубей били из мощной рогатки, у отца на опытном производстве Ахмед раздобывал необычайно эластичную прочную резину. Жарили голубей на костре за гаражами.

– Во-первых, мы их добывали на охоте, во-вторых, голуби были экологически чистые, – ответил Магомед.

– Это городские-то голуби? Если честно, брат, я не мог избавиться от отвращения, когда мы их жарили на проволоке, – засмеялся Ахмед.

– Когда жарили – еще ничего, меня тошнило, когда нужно было есть! – засмеялся Магомед.

В приоткрытые в сторону ночного залива двери заглянул Аслан. Он жил в квартире на Приморском, ночевал здесь, когда с утра собирались очень рано выехать.

– Заходи, парень, не стесняйся! – крикнул ему Ахмед.

– Да я уже поужинал, – сказал Аслан.

– Ничего, в твоем возрасте шашлык лишним не бывает.

– Чтобы я стал таким красивым, как вы, дядя, – сказал Аслан.

Посмеялись; как многие спортсмены, в молодости развившие большую мышечную массу, Ахмед теперь неустанно боролся с лишним весом.

– Не, таким красивым, как я, у тебя все равно не получится, – сказал Ахмед.

Поели шашлыков с разными соусами. Налили чаю, соков, колы. Развалились на подушках.

– А вот скажи, брат, какое время самое счастливое в твоей жизни? – спросил Ахмед. Ему было хорошо и тянуло пофилософствовать.

– Сейчас, – не задумываясь, ответил Магомед.

– Нет, я имею в виду типа такой лучший период, типа как стоял на вершине и потом вспоминаешь.

– Были вершины, и все разные, – пожал плечами Магомед. – Да ты все знаешь о моей жизни.

– А про себя я точно знаю, брат. Когда машины из Германии гоняли. Когда поднимались. Помнишь эти сумки с деньгами, таможки-растаможки, пистолеты-патроны, разборки с парнями на авторынке? Первый раз по автобану на «мерседесе». Тому «мерсу», правда, было лет двадцать, как он не развалился на такой скорости, как мы не убились?

– Ты, брат, говоришь о молодости. Молодость лучше, чем старость, тут ты прав.

– Нет, брат, я о другом. Мы, мужчины, рождаемся путешественниками, пиратами, купцами. А теперь я сижу в кресле и смотрю на экране отчеты по просроченной дебиторской задолженности дочерних предприятий.

Одной из любимых фотографий Ахмеда был черно-белый снимок начала девяностых, где он весь такой с бицепсами, в рубашке с закатанными рукавами, в руке пистолет, а из раскрытой сумки торчат пачки долларов. А глаза бешеные, ай, что за жизнь!

– Тогда было хорошо. И сейчас хорошо, – сказал Магомед. – Мир меняется. И мы с тобой меняемся. Если б ты не смог меняться, ты бы сейчас был толстым хачем с авторынка в спортивном костюме, обделывающим мелкие делишки по постановке на учет угнанных машин.

Ахмед обиделся:

– Почему это мелкие? Я бы только премиум-сегментом занимался.

– Да я, брат, для остроты дискуссии подкинул, – посмеялся Магомед. – Ладно, завтра рано вставать.

Вышли на улицу. Из-за впадающих рек залив здесь почти пресный, почти не пахнет морем. Поглощающее свет небо, черная пропасть шумящего прибоем залива. Далеко в море огни парома, идущего в Хельсинки из Петербурга, легкое зарево Кронштадта. Из-за спины – свет открытых дверей шашлычного домика. Огни его дома, огни дома Ахмеда, дома Салмана. Дежурное освещение веранды гостевого дома, прожектор стоянки и гаража. Огни его крепости. Магомед обернулся к Аслану:

– Завтра, после того как съездим в область на совет директоров кирпичного завода, заедем еще в одно место на обратном пути. Населенный пункт Покровка. Посмотри дорогу. Проверим, что там забыл китайский предприниматель Лян.