Милана сжала край стола до побеления костяшек и зажмурилась. Диванчик – как безрадостные качели; кухонька – как кораблик в шторм; а в голове били молоты. Родители выжили, младший брат выжил, но Анна – нет.

– Как ты сегодня? – не оборачиваясь, спросила Диана.

И, огнемётом выгоняя смазанное воспоминание, Милана тихо втянула воздух. Она открыла веки, увидела спину и затылок старшей сестры; и ответила:

– Нормально. – Она отпустила стол и, желая провалиться в бездну, навалилась на спинку диванчика.

Диана мельком взглянула на сестру через плечо и продолжила готовить завтрак.

– Во вторник уже придёт новый репетитор, – напомнила она. – Поэтому нужно будет позвонить в школу, чтобы всё уточнить.

Милана смотрела на грань стола, смотрела на его обшарпанный угол. А Диана продолжала:

– Хорошая всё-таки у тебя директор, пошла на встречу, с пониманием. Надо будет ей при следующей встрече что-нибудь подарить, у меня как раз осталось немного денег с зарплаты. Ты не знаешь, что ей нравится? Там шоколадка какая или конфеты? Цветы я могу попросить у Славиной мамы, у неё в саду их полно растёт.

Обернувшись, Диана взглянула на сестру через плечо. И Милана ответила:

– Не знаю.

Милане было всё равно на то, что она завалила экзамены, так же, как и на «исключение» и «понимание ситуации», что вместо того, чтобы остаться на второй год, ей позволят пересдать все экзамены в августе. И ей было всё равно на то нарушает ли это снисхождение (или скорее жалость) какие-либо правила или такие исключения действительно имеют место быть. Но Милана старалась, она действительно старалась запихнуть знания в голову, когда с ней занимался прошлый репетитор до того, как уйти в декрет; или когда она пыталась заниматься сама – но всё это вываливалось из головы, едва там обосновавшись.

Вернувшись к плите и помешивая овсяную кашу в кастрюльке, Диана продолжила:

– И нужно уточнить, как именно будет проходить сдача экзаменов и выдача аттестата. Мы обсудили только то, что тебе нужно нагнать всю программу, заполнить пробелы и, после нескольких контрольных и прочего, сдашь экзамены. Так что нужно будет всё это обсудить с репетитором. Хороший он, кстати. Мне его Алёна порекомендовала. У неё сын, Саша, постоянно недомогает, вот она иногда и нанимает его, чтобы нагнать пропущенное.

Милана перевела взгляд на окно и произнесла:

– М-хм.

Голубизна и солнечность утра затягивали Милану – они казались нереальными, чужими, как иная планета; а голоса детей и лай собаки казались абстрактными и перетекающими, словно вода на качающемся судне.

Диана поставила тарелку перед сестрой. Овсянка с нарезанными бананом и курагой, а в центре было присыпано корицей. Как Милана любила. Как Анна любила. Как они часто завтракали, когда Анна ночевала у Миланы, или Милана у Анны.

Милана смотрела на тарелку и не шевелилась. Диана смотрела на макушку сестры и опущенное бледноватое лицо, но не видела глаз.

– Чай? – предложила Диана.

– М-хм, – произнесла в ответ Милана и взяла ложку.

Пока она медленно перемешивала овсянку, Диана заварила зелёный чай в прозрачном чайничке. Поставив его и две кружки, она села с другой стороны углового диванчика, а между сёстрами остался пустой угол.

На кружке Миланы был нарисован знак бесконечности и над ним было написано жирными буквами: BFF2; а вокруг и по всей кружке красовались сердечки и звёздочки.

Диана не знала английский, только несколько слов и она произносила их так, что едва можно было распознать в них слова; и, конечно, она не знала аббревиатур. Милана ей пару раз говорила, что значит эта аббревиатура на кружке, но каким-то чудесным образом это каждый раз убегало из её головы. И Диана не понимала, что это напоминание, словно ножом по сердцу. Но Милана никак этого не показала – только нож, со всплеском страданий вынимаясь из сердца, сверкнул холодом в глазах и брызгами душевной боли.