– О чем это он, боже мой? – спросил Шишака ошарашенный Орех.

– О болване-поэте, – ответил Шишак. – Это-то я понимаю. Но, похоже, твой братец, решил, будто мы приняли всерьез вислоухого олуха с его болтовней, – а это уже выше моего понимания. Передохни, Пятик. Нас волнует только переполох, который ты учинил. Что же касается этого Дубравки, этого Дубравного Корешка, могу сказать – Дубравку мы вырвем, останется один Корешок.

Пятик так вытаращил глаза, что они стали просто как у мухи – больше головы.

– Ты думаешь? – сказал он. – Ты в это веришь? Но тогда все вы, каждый на свой лад, тоже бродите в этом тумане. Где?..

Орех перебил его, и Пятик вздрогнул.

– Пятик, я не стану притворяться – я догнал тебя, потому что рассердился и хотел вправить тебе мозги. Ты нам испортил прекрасное начало…

– Испортил? – воскликнул Пятик. – Испортил? Да все это племя…

– Успокойся. Я хотел выбранить тебя, но ты так расстроен, что толку не будет. Сейчас ты отправишься с нами вниз и ляжешь спать. Пошли! И помолчи немного.

Кроликам живется легче, чем людям, ибо они не стыдятся применить силу. И Пятик, у которого не было выбора, спустился вслед за своими провожатыми в нору, где Орех провел предыдущую ночь. Теперь там никого не было, и они легли и уснули.

Когда травы цветущий луг

Лишится, взор откроет вдруг

Дурные вещи,

И лес безмолвный за спиной

Обступит вдруг глухой стеной —

И «в клещи»!

Скрипит засов, а по дороге,

Скрипя, подкатывают дроги,

И вдруг

Приходят женщины, черны,

Прозекторские горбуны,

«Чик!» – и каюк![15]

Оден. «Свидетели»

Было холодно, холодно, крыша сделана из костей. Крыша из сплетенных тисовых веток – крепкие сучья качались туда-сюда, вверх-вниз, твердые, словно лед, усеянные тусклыми красными ягодами. «Пошли, Орех, – сказал Барабанчик. – Мы хотим отнести ягоды и съесть их в большой пещере. Если твои друзья хотят жить по-нашему, они должны научиться таскать все во рту». – «Нет! Нет! – закричал Пятик. – Нет, Орех!» Но потом появился Шишак, качавшийся на ветках вверх-вниз, и рот у него был полон ягод «Смотри! – сказал Шишак. – У меня получается. Я нашел другую дорогу. Орех, спроси меня „где?“! Спроси – „где?“! Спроси – „где?“!». Потом они бежали другой дорогой, бежали уже не к норам, а по полю, по холоду, и Шишак ронял ягоды – кроваво-красные капли, красные капли, твердые, словно проволока. «Не, – сказал он. – Не надо их трогать. Они холодные».

Орех проснулся. Он был в норе. И трясся от холода. Почему рядом никого нет? Где Пятик? Орех сел. Дальше ерзал и ворочался Шишак, тщетно пытаясь прижаться к теплому боку. Песок на Пятиковом месте еще не остыл, а Пятик исчез.

– Пятик! – позвал Орех в темноту.

Но, не успев закрыть рот, он понял, что Пятик не отзовется. Орех ткнулся носом в Шишака, пытаясь его растолкать.

– Шишак! Пятик исчез! Шишак!

Шишак проснулся почти мгновенно, и, как никогда, Орех обрадовался его выдержке.

– Что ты сказал? Что случилось?

– Пятик исчез.

– Куда исчез?

– В «силфли», наверх. Только туда. Ты же знаешь, по норам бродить он не станет. Он их ненавидит.

– Вот ведь зануда. Из-за него-то я и замерз. Думаешь, с ним что-то случилось? Ведь так? Хочешь, пойдем, найдем?

– Да, обязательно. Он расстроен, он перенервничал, ночь на улице. И что бы ни говорил Земляничка, элиль может забрести даже сюда.

Выслушав эти слова, Шишак понюхал воздух.

– Скоро рассветет, – сказал он. – А когда рассветет, мы его отыщем. Конечно, искать лучше вместе. Не волнуйся – далеко он уйти не мог. Клянусь королевским салатом! Но на этот раз, когда мы его поймаем, я за себя не ручаюсь.