Хлои начала готовиться к свиданию за полчаса. Она надела темные брюки и белую блузку из шелковой ткани, слегка накрасилась, подведя губы и глаза, и отправилась до места назначения медленным шагом, вдыхая теплый летний вечерний воздух. Они договорились встретится в семь часов, в парке Раунтри, рядом со статуей Гермеса, у фонтана, и она опоздала на пять минут, как и подобает девушке. Ричи уже стоял там, без цветов, – как подобает мужчине, – он подумал, что это будет «излишне». Он увидел Хлои, когда она подходила к фонтану. Она выглядела потрясающе, она была не только хороша собой, но и двигалась она с легкостью и некоторой гордостью. «Самая красивая девушка из всех, что я когда-либо видел», – так он думал, когда шел ей на встречу. Они ласково поздоровались, и начали прогулку в этот теплый, летний вечер.

Описывать чувства, испытываемые этой чуткой девушкой и, – смиренным перед таким величайшим Эросом, как любовь, – парнем не взялся бы ни Байрон, ни Мандзони. Две неприкаянные души нашли друг друга в лучший для них момент пространства и времени, равномерно наполняя обе чаши: уверенности и страсти, уравновешивая прежде неспокойные внутренние весы, раннее метавшиеся вверх и вниз чаши теперь находились в идеальном балансе. Сложно было подсчитать время и уложить эту прогулку в такие грубые меры как час, минут, секунда. Проведя комплексные расчеты, можно было сказать только то, что прогулка – длилась.

– Мне нравится твой запах, – говорил он, – не знаю, парфюм это, или твой прирожденный аромат, он действует на меня так двойственно, одновременно усыпляет и… будоражит.

– Твоя чувственность просто обаятельна, будто ты говоришь о ладане или фимиаме, – заметила Хлои, – назови этот запах, и я приоткрою шторку тайны, скажем, сорву вуаль с этой мистерии. Запах ли это парфюма, либо, как ты сказал, «мой прирожденный аромат».

– Ещё тогда, в кафетерии, я запечатлел в сознании это благоухание как мёд с пряными лилиями.

– Какая прелесть. Но придётся тебя огорчить, это всего лишь летний парфюм, не помню его названия, только, что он сладкий, – она улыбнулась, и на её лице выразилось детское чувство вины, – такое выражение появляется у ребёнка, нашкодившего самую малость, ровно столько, сколько и следует ребёнку, чтобы это считалось допустимым и не привело к гневу строгого отца. – Однако же, теперь я обязательно запомню его название и буду пользоваться им почаще, чтобы одурманивать тебя и сводить с ума, – они оба хохотнули, продолжая шествие равнозначно-симметричной, неспешной, протяжной походкой, играючи держа друг друга под локоть, ни то продолжая шутку, из-за которой они взялись, ни то потому, что им нравилось чувствовать друг друга так близко, ощущая тепло рядом идущего человека, пропуская его через своё тело, отворяя для этого тепла ранее запертые, овитые плющом врата, чтобы тепло беспрепятственно вошло внутрь, изменило заведенные порядки или же покорилось им, а, может быть, растворилось во всех вещах, укрепляя их, попутно выводя кистью кудрявые узоры на стенках вещей, на каждой оболочке, в каждом моменте.

Иногда обрывки фраз соскальзывали с их губ, еле слышимые, половинчатые, соединяясь в одно длинное предложение, как бы созданное совместно. Иногда их разговор затрагивал пошлые темы: работа, хобби, чем они любят набить желудок, и все прочие темы заурядные, не достойные и малейшего внимания.

– Как это? Ты совсем не умеешь готовить? – её глаза расширились, по каким-то неопределенным причинам Хлои давно для себя решила, что Ричи умеет готовить, более того, что он шеф и его кулинарные шедевры покоряют вкусовые рецепторы всех гостей, когда он соизволит их принять у себя.